Литовец тотчас же обратился к товарищам:
— Прошу извинения, паны, и вашего также, пан Мартын, — поклонился он Разумянскому, — но мне известно, что был на рубеже старый московский дворянин Грушецкий и у него раскрасавица-паненка дочь… Вся округа была от неё в восхищении. Лицом — ангел небесный, и разумом светла… Так и звали у нас красавицу-паненку: разумница! Не про неё ли теперь речь идёт? Если только это — она, панна Ганна Грушецкая, — пылко воскликнул Руссов, — то, клянусь всеми ранами святого Севастьяна[55], я готов ради неё в самое пекло к чёрту на рога пойти!
— Пан Александр влюблён, — улыбнулся Разумянский. — Он — наш друг и добрый товарищ, паны; мы с ним и плясали, и рубились вместе, так теперь разве не обязанность наша последовать его призыву и оградить от беды его даму, хотя бы для этого пришлось взяться за сабли!
— За сабли, за сабли! Виват Разумянский, виват Руссов! — раздалось со всех сторон.
Крики долго не смолкали; в воздухе мелькали обнажённые сабли, кто-то выстрелил в воздух. Всё было ясно, всё было решено: если бы пришлось ради Ганночки брать штурмом логово лютого князя Василия, то разгорячившиеся паны и пред этим не остановились бы.
Они быстро достигли жилья на опушке. Этот шум и слышали Сергей и Федька, когда были в погребе у колдуньи Аси. Они приняли его за возвращение князя Агадара, но тем больше была их радость, когда пред ними оказались друзья, а не лютый враг.
Ганночка тоже поняла, что ей грозила опасность, и только появление этих избавителей предотвратило беду.
Пан Разумянский, после поцелуя руки, с восхищением смотрел на Ганночку. Этот восторженный взгляд смутил её и даже заставил потупиться.
Собственно говоря, Ганночка даже обрадовалась этой встрече. На неё чем-то привычным, даже родным пахнуло от этих напыщенных фраз молодого поляка, так она привыкла к ним, живя в прирубежном имении своего отца. Но в то же время её смутили неожиданность и полное недоумение, которое ощутила она, оглядевшись вокруг себя. Ей стало стыдно, что этот молодой красавец застал её около готовых к отчаянной драке холопов, и она подумала, что он непременно осудит её за это.
Краснея, она пролепетала несколько невнятных слов благодарности.
— Мы прослышали, — слегка поглаживая шелковистые усы, проговорил уже по-польски Разумянский, — что ясновельможная панна попала в гнездо разбойников… Разве не святой долг рыцаря защищать тех, кто в беде? Притом же пан Руссов, — красивым жестом указал Разумянский на литовца, — сказал нам, что панна — дочь знаменитого воеводы Грушецкого…