Первые недели он еще почти каждый день думал о Лауре. Нет, не «почти»: каждый день, каждый час, каждую минуту. Лаурины глаза, Лаурины губы, Лаура, которая стягивает свои черные волосы в конский хвост, а потом снова распускает. Лаура, которая сказала «Нельзя же доводить себя до такого», в тот раз, на велопарковке, когда он положил обе руки на ее руль, чтобы ее задержать. При этом последнем воспоминании он тихо стонал и тряс головой. «Я больше никогда не буду к тебе приставать», – мысленно говорил он, но иногда, сам того не сознавая, произносил это вслух.
В последнем варианте плана «Б» он больше не был мертв. Утром после двух рождественских выходных, сидя на краю кровати, он продумал новую версию до мельчайших подробностей, обдумал еще раз, проверил на пропуски и несведенные концы, а потом одобрил ее как исключительно правдоподобную – и все это меньше чем за пять минут.
Он исчезнет. Где-нибудь по пути к Слейсу он, в точности по плану «Б», версия первая, отделается от Германа. Но он не удалится в ложбинку в дюнах, чтобы там серьезно поранить себя камнем (или куском дерева). Ему не нужно будет замерзать насмерть. Не нужно, чтобы его находили и хоронили; особенно этот последний образ – гроб в траурном зале кладбища, гроб, на который его дочки положат цветы и рисунки («Папа теперь больше никогда не вернется?» – «Нет, никогда»), – заставил его изменить ход мыслей.
Он только исчезнет. Сначала Герман придет со своим сомнительным рассказом к Лауре, затем им обоим придется объяснять полиции этот рассказ, день ото дня становящийся все сомнительнее. «Исчез? Как это исчез? Оставив свою машину? Свой багаж? Вы сами-то в это верите? Может быть, есть что-то, чего вы нам еще не рассказали?..»
Над подробностями он еще подумает позднее, это не казалось ему трудным, ведь исчезает так много людей. У него почти не было наличных, ему нельзя было в гостиницу, он никому не смог бы позвонить – нет, он должен буквально исчезнуть с лица земли. На несколько месяцев, на полгода, на год… Он посмотрит. Германа и Лауру поставят в положение обвиняемых, хоть и не будет никакого доказательства, никакого трупа, но все улики неминуемо будут указывать на них. Он будет издалека следить, как продвигается расследование, ему нужно туда, где он сможет покупать голландские газеты, не дальше Бельгии или Франции, – и тут он внезапно подумал о Париже.
Для своих близких (для дочек – жена пусть провалится!) он будет только отсутствующим. Пусть все указывало бы на убийство, но, пока не найден труп, остается надежда – хотя бы минимальная – на благополучный исход. Та самая соломинка утопающего.