, исп. Nationes Unidas; во французском скорее можно было ожидать «обратной» экспансии, учитывая все смыслы слова «état»). Смешение понятий «нация (народ)» и «государство» в XX в. особенно хорошо видно в немецком, где ООН звучит как die Vereinten Nationen, а Лига Наций - как Völker-Bund!
Под этой лингвистической путаницей лежит восходящее опять-таки к эпохе буржуазных революций представление о неразрывной связи наций с государственным строительством. Борьба с европейскими монархиями была одновременной борьбой за национальные государства. В результате в Западной Европе сложилось представление о нации как о народе, организовавшем государство на своей территории (или, в крайнем случае, неизбежно организующем такое государство в будущем). Представление о внутренней связи нации и государства без труда обнаруживается у любого классика политической мысли - хоть у Энгельса, хоть у Питирима Сорокина. Возникает формула «одна нация - одно государство».
Нетрудно, однако, заметить, что этот принцип не соответствовал факту наличия колониальных империй. И действительно, ряд авторитетов (скажем, П. Манчини или Н. Данилевский) отказывались распространять этот принцип на «нецивилизованные народы», а французская политическая мысль упорно отказывалась считать корсиканцев нацией потому, что никогда не существовало отдельного корсиканского государства. К настоящему времени такие представления, конечно, изжиты: резолюция Генеральной Ассамблеи ООН прямо говорит о праве «каждой большой и малой нации» на самоопределение.[7]
Другая смысловая (и лингвистическая) ловушка обнаруживается, когда речь ведется о государственном суверенитете. Представление о государственном суверенитете - положение международного права. Государственный суверенитет, собственно, означает равноправие государств - субъектов международных отношений, самостоятельность и верховенство каждого государства во внутренних делах страны и независимость во внешних. Такое понимание государственного суверенитета никак не мешает, а напротив, прекрасно сочетается с представлением о нации (народе) как верховном носителе суверенитета (то есть с понятием национального суверенитета) - как, впрочем, и с представлением о монархе как носителе верховного суверенитета.
Существует, безусловно, конфликт между таким представлением о государственном суверенитете, которое выражается в понятии нерушимости государственных границ и понятии целостности национальной территории - и между принципом права наций на самоопределение, если проводить его последовательно там, где мы имеем дело с многонациональным государством. Более того, существует и конфликт между государственным суверенитетом (в той его части, которая трактует как незаконное всякое вмешательство во внутренние дела) и современным международным правом (включая Устав ООН), которое трактует нарушение прав человека и геноцид как вопросы, не могущие считаться внутренним делом одного государства.