«Бойцы, — подумал он с горечью, — я слышу вас, но не могу ответить. Не тратьте сил».
Один из тхади, взревев, прокричал что-то на своём наречии, и варвар, подошедший к Лаитан, резко развернулся к слугам Тёмного Властелина.
— Что он говорит? — спросила Лаитан, безучастно смотрящая на загоравшийся пламенем восток.
— Ничего особенного, — поморщился варвар, затыкая непривычно безоружные пальцы за пояс, и приседая рядом со Змеёй. — Что-то насчёт долга.
Десятник попытался остановить своего воина, но тот, не прерывая песни, помотал головой, и без долгих разговоров укрепил меч рукоятью между камней. Остальные одобрительно усилили напев, который звучал, словно рокот боевых барабанов. Рослый тхади, чья зеленоватая кожа была исчерчена синевой множества татуировок, посмотрел вниз, где сражался его повелитель, и, не меняя яростного выражения лица, одним движением бросился на свой меч. Лезвие с хрустом пропороло плоть, выставив окровавленный конец из спины. Кровь на клинке казалась чёрной, и пузырилась, словно расплавленная лава. Отделившийся от мёртвого воина призрачный сгусток, заметный варвару и госпоже, сверкая, мгновенно пересёк расстояние до окружённого тьмой Морстена, и скользнул внутрь его доспехов силы. Словно клинок или стрела, находящая уязвимое место между пластинами брони.
Лаитан тот час вскочила на ноги и бросилась обратно к обрыву, заглядывая за край. Медноликая видела сотни казней. Кровавые и изощрённые, они не имели ничего общего с войной, где удары иногда значили не больше, чем брошенные обидные слова, а боевой транс мог бы поспорить по силе с заклинаниями Мастеров.
Госпожа видела ритуальные жертвоприношения, где взращённые и подготовленные для единственной цели девушки добровольно, как казалось всем, отдавали себя во имя милости богов и стихий. Ужас и безмолвная мольба во взглядах этих жертв оставались незамеченными никем, кроме Мастеров и самой Лаитан.
Она видела своих жриц, готовых отдать жизнь за нее и любого из Мастеров, ибо так приказывал их долг. И они, не знающие иной жизни вне стен дворца, не имели выбора, не знали иной возможности служить.
Теперь Лаитан увидела совершенно другое. Бросившийся, вопреки уговорам и прямому приказу на меч, тхади отдал жизнь за своего господина с той же готовностью, с какой шли на жертву только друзья и близкие.
Лаитан ощутила себя совершенно чужой в этом мире. Жизнь, проведённая во дворце, в окружении прислуги воительниц, интриг и постоянных соревнований за место Мастера Мастеров отняли у женщины представления о доброй воле.