«Что-то не так с ней, – знаками показал Морис. – Кажется, она не может говорить».
Как раз это совершенно не заботило Цезаря в настоящий момент. Он холодно взглянул на ребенка, потом на Мориса.
– Мы должны идти.
К его разочарованию, на дворе уже стоял полдень, когда они вышли из лачуги и снова двинулись в путь. Цезарь и Ракета сели на лошадей, которых они отвязали от деревьев, оставшихся лошадей Лука отвел в лагерь. Морис подошел к своей лошади, собираясь сесть на нее, но помедлил и обернулся посмотреть на лачугу.
Цезарь заметил, что девочка вышла за ними наружу. Она подошла к телу убитого солдата, которое все еще валялось на земле рядом с ружьем. Несмотря на нетерпение, Цезарь был поражен странной реакцией ребенка на мертвеца. Он ждал слез и истерики, но девочку странным образом заинтересовали безжизненные останки, как будто она совершенно не понимала, на что смотрит.
У Цезаря не было опыта общения с человеческими детенышами, но это ему показалось ненормальным. Неужели ее так сильно травмировали ужасы последних нескольких лет, что она слегка повредилась умом?
Морис повернулся к Цезарю.
«Одна она здесь умрет», – жестами показал он.
Короткая вспышка симпатии прошла сквозь Цезаря. Беспомощный ребенок не был его врагом и не был виноват в смерти его семьи. Ему нужно было разобраться с долгом крови, и присмотр за отбившимся от стада человеческим сиротой не имел к этому никакого отношения. Девочка замедлит их движение и станет препятствием его мести. Морис должен был это знать. То, чем они занимались, не было миссией милосердия.
– Мы не можем взять ее с собой, – твердо сказал Цезарь.
Морис задумчиво выслушал его, кивнул.
«Я понимаю, – сказал он жестами. – Но я не могу оставить ее».
Разозленный, Цезарь уставился на упрямого орангутанга.
* * *
На землю спустились сумерки. Небольшой отряд, увеличившийся на одного, продолжал ехать вдоль берега океана, доверяя старым донесениям разведчиков Луки. Девочка ехала на лошади с Морисом, подобно обезьяньему ребенку прильнув к его спине; ее грязная щека прижималась к его лохматой шкуре.
Смотря на эту картину, Цезарь хмурился и бросал на своего друга сердитые взгляды. Как бы там ни было, Морис всегда следовал зову своей совести, не важно, насколько это было неудобно или опасно, так что Цезарь прекрасно понимал, что спорить с орангутангом по этому вопросу было совершенно бесполезно. И еще он спрашивал себя, правильно ли поступил, позволив Морису и остальным идти за ним.
Морис встретил суровый взгляд Цезаря кивком, как будто успокаивая его, что с девочкой все будет в порядке.