— Простите, более свежей фотографии не нашлось, — говорила между тем Вирджиния Стилмен. — Эта, к сожалению, двадцатилетней давности. Другой, боюсь, мне не отыскать.
Куин посмотрел на фотографию Стилмена в надежде на неожиданное озарение, на то, что какое-то шестое чувство позволит ему проникнуть в душу этого человека. Но лицо на фотографии было непроницаемым. Лицо как лицо. Еще несколько секунд он вглядывался в черты Стилмена — нет, такое лицо может быть у кого угодно.
— Дома рассмотрю повнимательнее, — сказал он, пряча фотографию в тот же карман, что и чек. — Надеюсь, что завтра на вокзале его узнаю. Не изменился же он до неузнаваемости!
— Очень хочется в это верить, — отозвалась Вирджиния Стилмен. — На вас вся надежда.
— Не беспокойтесь, — сказал Куин, — я ни разу еще никого не подвел.
Она проводила его до дверей. Несколько секунд они стояли на пороге молча, не зная, надо ли что-то добавить или пришло время попрощаться. И тут Вирджиния Стилмен ни с того ни с сего обвила руками шею Куина, поймала губами его губы и, запустив язык ему в рот, страстно его поцеловала. Куин был настолько ошарашен, что удовольствия от поцелуя не получил.
Когда наконец он снова смог дышать, миссис Стилмен отступила чуть в сторону и сказала:
— Это чтобы вы не верили Питеру на слово. Мне очень важно, чтобы вы поверили мне.
— Я вам верю. А если б и не верил, какое это имеет значение?
— Я просто хотела, чтобы вы знали, на что я способна.
— Теперь, похоже, знаю.
Она взяла его правую руку в свои и поднесла к губам.
— Спасибо, мистер Остер. Вы — находка, я в этом нисколько не сомневаюсь.
Куин пообещал, что позвонит вечером следующего дня, и сам не заметил, как переступил через порог, вызвал лифт и спустился на первый этаж. Когда он вышел на улицу, был первый час ночи.
О случаях наподобие того, который произошел с Питером Стилменом, Куин слышал и раньше. Еще в прежней жизни, вскоре после рождения сына, он написал рецензию на книгу о дикаре из Авейрона и тогда довольно много читал на эту тему. Насколько он помнил, древнейшее упоминание о подобном эксперименте встречается в сочинениях Геродота: египетский фараон Псамтик в седьмом веке до нашей эры изолировал от мира двух младенцев и велел находившемуся при них слуге в их присутствии не раскрывать рта. Геродот (хроникер крайне ненадежный) пишет, что младенцы тем не менее говорить научились — первое произнесенное ими слово было фригийское слово «хлеб». В средние века, в надежде обнаружить «естественный человеческий язык» и с использованием тех же методов, эксперимент этот повторил император Священной Римской империи Фридрих II, однако дети умерли, так и не заговорив. Вспомнилась ему история и вовсе неправдоподобная: шотландский король Джеймс IV, живший в начале шестнадцатого века, заявил, что шотландские дети, изолированные таким же образом, начинали говорить «на очень приличном древнееврейском языке».