— Ну а теперь показывай, на что мы эти деньги спустим, — вздохнул я. — Наверняка не один проект финансирования требует. Что у нас первостепенное?
— Начнем с телеграфа? — невозмутимо поинтересовался Генрих. — Не соизволит ли ваше высочество присутствовать на первом сеансе связи?
— И ты молчал? — подскочил я на кресле.
Вообще-то первый оптический телеграф Гук выдал еще в 1684-м. И я захотел постучаться головой о стену, досадуя, что сам не вспомнил о такой нужной вещи. Однако затем я взял себя в руки, и выделил денег на доработку этого шедевра в нужном мне направлении. Пусть я не великий спец, но хотя бы оптический семафор Кулибина смогу повторить! Правда, как оказалось чуть позже, я был излишне оптимистичен в своих прогнозах. И знаний мне явно не хватало. Но Гук, снабженный моими пожеланиями и деньгами, принялся за дело со свойственной ему самоотдачей. И вот, наконец, создал нужный образец!
*Реальная история.
Пока я занимался политикой и договаривался об ирландской короне, Гук не только усовершенствовал оптический телеграф, но и построил четыре промежуточные станции, чтобы проверить эффективность связи. Изобретённый им фонарь с отражающим зеркалом позволял строить эти самые промежуточные станции на больших расстояниях, и использовать телеграф и днём, и ночью. Даже в небольшой туман. Нужно ли говорить, что испытание прошло успешно? Но от подсчета, во сколько мне обойдется строительство нужного количества промежуточных станций, у меня началась амфибиотропная асфиксия. Душила даже не жаба — жабища.
К счастью, дохода Гук тоже приносил немало — он изобрел и усовершенствовал термометр-минима, барометр, гигрометр и анемометр. Спрос на такие вещи никогда не снижался. А уж какими партиями закупали парафин! Он практически весь шел на импорт. Потому как с одной стороны парафиновые свечи — это удобно и прогрессивно, а с другой — я опасался нанести вред свиноводству Курляндии. Хрюшек выращивали и для изготовления свечей в том числе.
Словом, Курляндия работала, как хорошо отлаженный механизм. Еще бы Ирландию так настроить! Там, как всегда, была куча недовольных. Причем недовольство это было ни на чем не основано. По сути дела, я получил нечто вроде Польши с ее шляхетским гонором и вечным стремлением к рокошам. Впрочем, до открытых столкновений и призывов к мятежу пока не доходило, а закрывать рты болтунам я давно научился. Когда финансовое благополучие твоей семьи завязано на конкретного правителя, поневоле станешь сторонником власти.
Я не возражал против национальной ирландской одежды и местных праздников. Но главное — нас сближала общая нелюбовь к Англии. В той истории, которую я помню, многие ирландцы сражались на стороне Якова Стюарта во время его попытки вернуть себе трон после Славной революции. Однако тогда речь шла больше о защите своей католической веры. А теперь Яков стал воплощением всего того, что ирландцы ненавидели — английского диктата. Многим и Анна из-за этого не слишком нравилась, так что для них я, в качестве неофициального правителя, стал оптимальным вариантом.