— Правду?
— Настоящее. Иногда ты слишком громко разговариваешь. И бесишься без причины. И иногда ты слишком критична к людям, которые этого не заслуживают.
Я не рассердилась, отчасти потому, что Фостер размышлял о чем-то своем, отчасти потому, что это правда.
— И если ты вдруг умрешь, то это не будет значить, что эти черты не были частью тебя. Но люди не будут говорить о настоящем.
— Они хотят сосредоточиться на хорошем, — сказала я.
— Его убило не хорошее. — Он помолчал. — Он поступил очень глупо, Дев. Но люди не могут этого сказать. Такое не принято говорить.
Я не ответила.
— Если бы Эзра умер, ты бы продолжала называть его придурком?
— Не говори так.
— Вечно ты так говоришь. Ты всегда говоришь мне, чего не говорить, но я всего лишь говорю правду, и я не понимаю, что в этом плохого. Если бы Эзра умер, мне бы хотелось, чтобы ты продолжала звать его придурком, если действительно так считаешь. Если человек умер, это еще не значит, что его смерть должна изменить твое отношение к нему или то, каким он был на самом деле. То, что его не стало, не значит, что он не был плохим человеком или никогда не терпел неудач.
До меня дошло. Как будто лампочка загорелась, или что-нибудь менее шаблонное.
— Фостер...
— Не говори про мою маму. Ни единого слова.
— Что, если я просто хочу сказать правду?
Настала его очередь молчать. Его губы сердито кривились, а глаза не отрывались от внутренней стороны столешницы.
— Если бы она умерла, мы бы не забыли, как она поступила с тобой. Никогда. Мы бы могли даже немного ненавидеть ее, даже если бы она умерла.
Фостер сглотнул, но не посмотрел на меня.
Молчание длилось довольно долго, а потом он сказал:
— Он мог бы ей помочь.
Посудомоечная машина выключилась, и тишина давила на нас.
— Что?
— Твой папа мог ей помочь. Прежде чем она зашла так далеко. То, что мой папа умер, не значит, что он не мог ей помочь.
— Не думаю, что они знали... В смысле, не думаю, что кто-либо знал, насколько далеко все зашло.
— Если бы ему было не все равно, он бы знал.
Я не могла говорить за своего папу. Но я знала, что тут замешано горе. Может, ему следовало чаще звонить. А может, к тому времени, как они поняли, что что-то не так, было уже поздно.
Но кто я такая, чтобы говорить Фостеру о горе? Что я о нем знаю?
Мне потребовалась минута, чтобы собрать достаточно слов для предложения.
— Не думаю, что ты должен винить его за все это. — Я сглотнула, горло внезапно сжалось. — Не думаю... Это поможет?
Голос Фостера был хриплым.
— Так легче. Чем винить ее.
Я кивнула, и мы продолжили сидеть в молчании.