— Вот это твой брачный контракт. Через семь дней она вернется ко мне, и на ней будет стоять печать твоего мужа и его отца. Семь дней будет продолжаться праздник, песни и моления, что мне обойдется в две тысячи тонн ячменя! Семь дней, в течение которых у моей дочери будет только одно право — быть красивой и улыбаться.
Голос его поднялся до крика, и последние слова он бросил с таким гневом, что они разнеслись по всему двору. Отец швырнул табличку на стол, аккуратно поправил соскользнувшую с плеча тунику.
— Прорицатель ждет нас. Будем надеяться, что он не обнаружит во внутренностях барана никакой катастрофы.
* * *
Прорицатель был таким худым и старым, что тело его едва обрисовывалось под тогой. Тщательно причесанные и намасленные волосы и борода падали на плечи и грудь. На лице его, словно отшлифованные камни, светились черные зрачки.
Сара, стоявшая рядом с отцом и старшим братом Киддином, плечами ощущала их горячие тела и слышала их дыхание. Время от времени Киддин бросал на нее взгляды, которые она предпочла не замечать. Киддин не скрывал, что слышал крики отца и, когда он присоединился к ним в храме, на губах его играла весьма красноречивая улыбка. Сара догадывалась, о чем он думал, как если бы Киддин сам прошептал ей на ухо: «В этот раз, сестра, отец выдержал и не уступил твоим капризам! Давно пора! Ты все еще воображаешь, что ты его любимица?»
Оставалось надеяться, что боги будут благосклонны к ней. И что отец не выбрал ей мужа, надменного и хвастливого, как Киддин! Иначе она не выдержит и дня!
Сара отбросила эти мысли. Она не должна думать ни о чем плохом, когда прорицатель начинает церемонию. Наоборот, она должна открыть свое сердце оракулу могущественных Небесных Сил. Пусть они увидят ее такой, какая она есть! Пусть сделают так, чтобы ее муж был человеком, который взлелеет все, что в ней есть лучшего!
Она выпрямилась, расслабила пальцы, подняла лицо, чтобы прорицатель лучше видел ее. Она с трудом выносила едкий запах кедровых щепок, которые тот бросал на горящие угли небольшого очага. Все отверстия храма были закупорены, и в помещении было темно. Восковые свечи освещали только стол, на котором стояли статуи и жертвенник, посвященный семейным предкам. Прорицатель разложил три бараньих печени у ног статуй предков Ишби Сум-Узура. Повернувшись спиной, он бормотал слова, которых никто из присутствующих не понимал, стараясь тем не менее не нарушать его священнодействия. В первом ряду стояли Сара, ее отец и брат. Чуть поодаль расположилось полдюжины близких родственников и двое или трое приглашенных. При входе в храм Сара, в гневе от того что ей не удалось заставить отца уступить, даже не ответила на их ободряющие улыбки. Но сейчас каждый из них старался не раскашляться от дыма, от которого кололо глаза, и щипало в горле.