Поднимаемся по ступенькам, покрытым темно-красным ковром, ощущение, что он в этом доме с момента постройки. Потолок украшен завитками восхитительной лепнины, филигранная работа. Все очень старое, практически антикварное, и словно не использовалось много лет. Это так не похоже на мой дом в Лондоне, где я сделала все, что могла, чтобы убрать даже намек на индивидуальность. Мы попадаем на лестничную площадку, освещенную таким же тусклым светом, как в прихожей. Несколько филенчатых дверей с элегантными коваными ручками, плюс тупиковый коридор глубиной не более метра. В нем стоит высокий комод с редкими полками, весь в фотографиях. Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть, но Элли встает у меня на пути.
– Ванная, – выплевывает она со злостью, указывая на одну из дверей. – Спальня, – на другую. Ее непринужденная и надменная манера поведения исчезает. Что-то давит ей на плечи, оно нависает над ней извне. Она сгорбилась и затихла, скользнув по лестнице обратно, не прощаясь. Я смотрю, как она уходит, ничуть не удивленная тем, как быстро меняется ее настроение. Это еще один звоночек, сообщающий, что она все та же Элли. Оборачиваюсь и смотрю на изображения, задаваясь вопросом, есть ли на них я. Но когда я слышу, что на кухне Элли и мой отец разговаривают на повышенных тонах, мной овладевает желание сбежать. Может, я и жажду правды, но, кажется, сейчас ее слишком много, еще слишком рано.
Пытаясь открыть дверь в спальню, трясу ручку, заело. Когда дверь поддается, я вижу, что внутри спальни ничуть не лучше. Пахнет сыростью и плесенью. Кровать выглядит маленькой, и облачко пыли окутывает меня, когда сажусь на ее край. Немного старой мебели, ничем не примечательная картина с бабочкой на стене, цвета то ли приглушенные, то ли выцветшие. Крюк над кроватью – видимо, остался от люстры. Узкая щель окна, двойной стеклопакет низкого качества с ромбовидном узором. Легкий сквозняк со свистом проникает внутрь, я понимаю, насколько ненадежна рама, когда пытаюсь открыть окно. Если ребенок облокотится на такое окно, то непременно выпадет. Впускаю немного воздуха в комнату. Долгожданное облегчение. Наконец-то я могу дышать.
Чуть левее, за шестью гаражами, вижу рабочих, они чем-то заняты на строительных лесах. Наблюдаю за тем, как они рубят елки, ряд посажен так, что ведет к входу в лес, и исследую память на предмет других воспоминаний. Помню ли я эти деревья? Пытаюсь представить их лет тридцать назад приземистыми, как кустики. Вероятно, тогда даже гаража еще не было. Однако ничего не вспоминается так, как тогда, на кухне. Замечаю механика перед гаражами, он вытирает машину, на которой я приехала. Двери раскрыты, и я вижу внутри свою сумку. Два моих джемпера и смена нижнего белья. Сигареты и валиум. И телефон. Непрочная связь с внешним миром, миром без прошлого, где воспоминания не выпрыгивают на меня из-за угла, просто потому что их не существует. На меня нисходит озарение, что я должна была наладить отношения с Антонио до того, как уеду. Потому что он – последняя ниточка к человеку, которым я так хочу быть, и это делает его моим спасательным кругом. Я смотрю на дверь, хочу спуститься. Хочу заполучить телефон, я действительно должна поговорить с Антонио. Но сейчас я чувствую себя в этой комнате как в западне.