Анна продолжала молчать. Ее лицо, шея были залиты румянцем смущения.
— Иди, подумай, утром дашь ответ через Меседу.
Сердце не обманывало Шамиля. Оно почувствовало еще до похода неравнодушие пленницы. «Она будет моей женой, примет ислам», — сказал сам себе Шамиль, раскрывая книгу стихов восточных ашугов. Он читал песни о любви. Из многих женских имен, выбираемых им, он остановился на Шуанат. Оно казалось созвучным с именем Анны.
С нетерпением ждал имам ответа. Когда вошла Меседу, он по ее веселому лицу понял, что Анна дала согласие.
— Сегодня же. Не будем откладывать, — сказал Шамиль. — Пусть позовут ко мне Хаджиява, надо распорядиться обо всем.
К обеду в дом Шамиля прямо из мечети пришли муфтий, кадий и прочие представители духовенства. Они сидели в гостиной. Мать Шамиля и тетушка Меседу ввели Анну с закрытым лицом. В красном шелковом платье, в зеленых атласных шароварах, отделанных золотистым сутажом, в белом платке, она стояла, не видя тех, кто был свидетелем ее обращения в ислам и регистрации брака с Шамилем по шариату.
Когда муфтий — глава чеченского духовенства — протянул руку к Анне, мать имама взяла девушку за правую руку и положила ее на ладонь муфтия.
— Повторяй, — шепнула Меседу.
Муфтий произносил по-арабски слова, непонятные ей, девушка механически повторяла их за ним.
— Ты согласна стать женой Шамиля — сына Доного гимринского? — спросил наконец муфтий по-аварски.
— Да, — тихо ответила Анна.
В торжественной тишине звучали два голоса: грубый, гортанный — кадия и певучий — Анны.
Тот же ритуал был повторен с имамом.
Закончив обряд обращения в ислам и бракосочетания, закрепленного печатью и подписями свидетелей в книге регистрации, кадий сказал Анне:
— Отныне ты наречена именем Шуанат и являешься законной женой лучшего из мужей Дагестана и Чечни — гимринского Шамиля.
Мать имама поспешила вывести девушку. Ожидавшая за дверью Меседу обняла ее, поднесла дары. Многие жены родственников и друзей явились поздравить новобрачную. Только Патимат не подошла к ней.
Шуанат увели в комнату. Эддит, увидев свою воспитанницу в горском наряде, расплакалась. Надежда на освобождение из плена была окончательно утеряна. В последнее время, видя перемены в поведении Анны, англичанка замкнулась. И до этого она не отличалась особой общительностью, в отличие от добродушной Анны. Эддит не пыталась отговаривать девушку, убедившись, что в сердце ее пробудилось не простое увлечение юности, а настоящая, осмысленная любовь к мужчине, не похожему на многих.
Имам был равнодушен к увеселениям. На свадьбы приходил редко, чувствовал себя стесненно, особенно теперь, когда старинные обряды должны коснуться его.