Захмелев, налил вторую и мою наполнил.
«Пей», — настаивает.
«Не буду».
«Пей, сын не узнает».
«Не могу, поклялся, боюсь аллаха».
«Чепуха, — говорит, — клятву можно нарушить, искупить грех надо, я научу».
«Как?» — спрашиваю.
«Очень просто: выйди на улицу, у дверей нищие стоят, сними все с себя, раздай им».
«И голым остаться?» — спрашиваю.
«Зачем, надень их рвань, они обменяются с большой радостью. За такую милостыню бог все грехи простит».
Я подумал и решил сделать так, как сказал Мусалов. К тому же пить очень хотелось, сам знаешь, шашлык остренький, с лучком, перчиком, с водой не идет.
Вышел, подозвал нескольких старцев. Кому — шапку, кому — черкеску, рубаху, брюки, сапоги. Они в свою очередь набросали мне кучу рвани. Принарядился я таким образом, что даже хозяин-перс заморгал и попятился от меня, а Мусалов смеется, руки потирает. Поднял я кружку, словно струя райского источника потекло вино по сухой глотке, никогда оно не казалось мне таким вкусным. Ну, думаю, напьюсь в последний раз от пуза. Пили-ели, ели-пили, осушили кувшин. Баклажку полную оставили на похмелье, сели на ослов, выехали. Ехали не спеша, с остановками, в пути допили остаток. Мусалов не поехал домой, решил навестить своего родственника в Гимрах. Вот так, в хорошем настроении, приехал я домой.
— Настроение у вас действительно было веселое, — заметил Магомед.
— Ничего не поделаешь, душа иногда просит веселья, не так уж много радостей в нашей жизни, — ответил Доного.
— Нельзя ради собственного удовольствия причинять неприятности близким. Дело могло плохо кончиться, если бы не удержали сына твоего.
— Не думал я, что Шамиль узрит меня на улице в таком виде. Хотел объясниться, как было. Виноват я. Магомед, сходи к нему, расскажи то, что я тебе рассказал, пусть простит, больше слова не нарушу.
— Надо повременить, рука заживет и сам он успокоится, тогда говорить будем.
— От людей стыдно, что скажут гимринцы, если узнают, что сын отрекся от меня. Сходи, пожалуйста, внутри все горит, иначе не выдержу — сам пойду.
— Отец, внутри у тебя от чихира горит, выпей кислого молока, и пройдет, — вмешалась в разговор девочка.
Доного, строго посмотрев на дочь, сказал:
— Уходи отсюда, стыдно лезть девочке в разговор мужчин.
Патимат ушла.
— Сын мой, — вновь обратился к гостю хозяин, — исполни просьбу, пойми мое состояние.
— Хорошо, пойду, попытаюсь уговорить Шамиля. — Магомед поднялся.
— Я буду ждать тебя здесь, — сказал вслед Доного…
Через час-полтора друг Шамиля явился вновь.
Глянув на его скучное лицо, Доного понял, что ничего не вышло.