Мысль о пребывании на воздухе в прохладном директорском саду делала мою узкую душную комнатенку совершенно невыносимой для меня, и тогда я решил пойти к директору. Я надел лучший костюм, почистил ластиком воротничок рубашки, щеткой — брюки и сапоги, запер, по обыкновению, дверь, хотя ворам у меня делать было нечего. Немного усталый, каким тогда был постоянно, я шел узким, уже погрузившимся в ранние сумерки переулком, через оживленный мост и по спокойным улицам зажиточного квартала города к дому директора, находившемуся практически уже наполовину в загородной, по-старомодному аристократической местности — в скромном саду, обнесенном сплошной каменной стеной. Я взглянул со сжимающимся от тоски сердцем, как уже бывало не раз, на широкий низкий дом, на увитую плетистыми розами калитку, на солидные окна с широкими подоконниками, тихо потянул на себя колокольчик, прошел мимо служанки в полутемную прихожую с возрастающим смущением, которое нападало на меня всякий раз при встрече с чужими людьми. До последнего момента я еще питал слабую надежду, что увижу господина Гельбке одного с его супругой и детьми, но нет, до меня уже донеслись из сада чужие голоса, и я пошел в сомнении через маленькую прихожую к дорожке в сад, слабо освещенной редкими бумажными фонариками.
Навстречу вышла хозяйка дома, подала мне руку и повела вдоль высоких кустов к круглой беседке, где при освещении ламп сидели за двумя столами гости. Директор приветствовал меня в своей приветливой улыбчивой манере, некоторые гости поздоровались со мной кивком, кое-кто поднялся, я услышал их имена, бормотал в ответ приветственные слова, кланялся дамам, блиставшим в свете ламп своими светлыми нарядами и рассматривавшим меня не долее момента; потом мне подали стул и я оказался в конце стола, на его узкой части, сидящим между фрейлейн в возрасте и юной миниатюрной девушкой. Дамы чистили апельсины, а мне подали хлеб с маслом, ветчину и бокал вина. Фрейлейн непродолжительно посмотрела на меня и потом спросила, не филолог ли я и не могла ли она уже однажды видеть меня там-то и там-то. Я ответил на это отрицательно и сказал, что я торговец, или, скорее, технический служащий, и принялся разъяснять ей понятие о той категории людей, к которой принадлежал, но, поскольку она тут же стала смотреть куда-то в другую сторону и, по-видимому, не слушала меня, замолчал и принялся за угощение. Мне никто не мешал, и я посвятил этому занятию добрую четверть часа; для меня это было праздничным исключением — получить на ужин такую обильную и вкусную еду. Потом я не спеша выпил бокал хорошего белого вина и сидел без дела в ожидании продолжения вечера.