— Да, а что это?
— Красный замок любви, куда я везу похищенную мною женщину, которую люблю.
Элизабет побледнела. Молча склонила она свою красивую головку и опустила веки. Шум волн и взгляд мужчины, который она на себе ощущала, наполняли ее каким-то незнакомым, пугающим чувством, словно ее похитил пиратский корабль и увозил на дикий остров любовных утех и отчаяния, где крики страха и вожделения мешались с шумом неумолкающего прибоя. Она резко вздрогнула, когда Мартин коснулся рукой ее лба и волос, в ее непокорной душе жажда наслаждения боролись со упрямым нежеланием подчиниться чужой воле. Лодка быстро скользила по светлому, сверкающему на солнце озеру, прижимаясь к отвесному склону Хамметшванда, резко повернула у мыса, избегая приближения к деревне, не сбавляя хода, пересекла озеро в ширину и тихо подошла к встроенному в каменную стену причалу. Красное шале, освещенное ярким солнцем, пылало окнами, тенистый сад благоухал жасмином и красными настурциями. Медленно, опираясь на руку поэта, Элизабет поднялась по каменным ступенькам в палисадник. У двери дома, прежде чем войти, она обернула бледное лицо к поэту и долго и внимательно смотрела на него доверчивым взглядом. Затем она вошла вместе с Мартином в красиво убранную для приема гостей комнату на нижнем этаже и через миг, содрогаясь, задохнулась с коротким смехом и всхлипыванием в первом страстном объятии любимого мужчины.
6
После необузданной страсти первых дней поэт наслаждался своей любовью с особенно нежной предупредительностью. Они с Элизабет уже с первого дня знали: продолжительность их наслаждений будет зависеть от настроения и момента, от одного слова, одной улыбки, и оба испытывали желание придать этим дням весь блеск сознательно созданного воображением художника счастья. Каждый счастливый час они нанизывали один за другим, словно слагали из строк бесценное стихотворение.
Рано утром, пока Элизабет спала, Мартин, отвыкший от долгого утреннего сна, поднимался со своего ложа, переплывал на лодке на лесистый берег озера и привозил оттуда охапку лесных цветов, усыпая ими по возвращении спящую возлюбленную. Утро они проводили в саду, за чтением книг. В эти ясные прохладные часы, в тиши нетронутого уединенного сада, о каменную стену которого плескались тихие волны, он чаще всего читал Элизабет своих излюбленных поэтов — строфы из «Неистового Роланда» Ариосто или что-то из переведенных им самим стихов представителей новой латинской литературы[14]. Покоряющая элегантность поэзии Золотого века воскрешала в эти часы в душах обоих художников, страдавших от стиля времени, в какое им выпало жить, блеск и великую свободу духа той ни с чем не сравнимой культуры; прочитанные стихи и возвышенное настроение этих минут придавали их разговорам ту же свободу и благородство мыслей, ставших теперь невозможными среди низменных форм нашей жизни, до которой из дворцов Ренессанса лишь доносятся отзвуки затерявшихся в веках бессмертных стихов.