— В следующий раз он расскажет вам что-нибудь другое, у него ведь дома столько книг!
Это было ему очень на руку, и он решил блеснуть перед ними.
Тем временем небо утратило последние светлые проблески и на черном матовом фоне появилась первая звезда.
— А теперь все по домам, — скомандовала Бабетта, и они встали, отряхнули юбки и поправили свои косы и переднички, кивнули друг другу на прощание и разошлись: одни через заднюю калитку, другие — через проход во двор.
Карл Бауэр тоже пожелал всем спокойной ночи и поднялся к себе в каморку, отчасти довольный, отчасти нет, с каким-то смутным чувством в душе. Его гимназический мир юношеского высокомерия и глупых выходок был далек от них, и ему сразу бросилось в глаза, что эти его новые знакомые живут совсем другой жизнью и что почти все девушки прикованы крепкой цепью к реальным будням, обладают недюжинной жизненной силой и знают такие вещи, которые абсолютно чужды ему, словно это совсем другие сказки. Не без некоторого спесивого взгляда сверху попытался он заглянуть в любопытную поэтику этой наивной жизни, в мир первооснов народного бытия, уличных и солдатских песен. Нутром он почувствовал, что этот мир в определенных моментах намного превосходит его собственный, и потому испугался всяческой тирании и насилия с его стороны.
Правда, пока подобная опасность не просматривалась, да и к тому же вечерние посиделки девушек стали короче, поскольку настойчиво приближалась зима и каждый день, несмотря на мягкую погоду, можно было ждать первого снега. Карлу все же представилась возможность рассказать обещанную историю: про братьев-проказников Хайнера и Фридера из сокровищницы фольклорной поэзии, — но и эта история не имела у служанок особого успеха. Мораль, которая венчала эту короткую народную прозу, он опустил, но Бабетта добавила кое-что по собственному пониманию и разумению. Девушки, за исключением Греты, похвалили рассказчика за его умение и принялись по очереди пересказывать на свой лад основные проделки озорников, а потом попросили, чтобы он в следующий раз опять рассказал им что-нибудь эдакое. Он пообещал, но уже на следующий день сильно похолодало, так что и думать было нечего, чтобы собраться во дворе, но тут с приближением Рождества его посетили другие мысли и радости.
По вечерам он вырезал для своего отца в подарок табакерку и хотел украсить ее каким-нибудь латинским стихом. Но стих ни в коем случае не должен был иметь классические литературные формы, без чего, собственно, трудно представить себе двустишие в латинской поэзии, и поэтому в итоге он вырезал на крышке большими буквами с завитушками всего лишь «На здоровье!», проработал линии резцом и отполировал табакерку пемзой и воском. И после этого в хорошем настроении отбыл на рождественские каникулы домой.