Митя и Сашенька лежали в постели и читали, вернее, каждый из них делал вид для другого, будто читает. Оба прислушивались к любому шороху.
Первая вскочила мать, за ней и отец. Вышли в прихожую.
Сашенька готова была накинуться на дочь с укором, но Митя взял ее за руку, чуть прижал, и она промолчала.
— Что, Татоша, нагулялись? — спросил он дочь.
— Ага, — ответила Танька, снимая пальто.
— Есть будешь?
— He-а… пойду спать… — И ушла к себе.
Родители вернулись в спальню, легли, погасили свет.
— Мить, ты что-нибудь понял? — после долгого молчания спросила Сашенька.
— Конечно.
— Что?
— Уж коли-ежели таперича смотревши, то оно-то, конечно, так точно, но ежели расчесть всех этих вещов, то получится не более, не менее как вообще.
— Да ну тебя с твоей абракадаброй! — рассердилась Сашенька. — Я тут места себе не нахожу, а ты…
— А что ты хочешь от меня услышать? Может, то, чего не хотела бы слышать?
Она промолчала.
И тогда Митя, ласково обняв жену, сказал:
— Сашенька, у нас взрослая беременная дочь. Дадим ей возможность самой решить свою судьбу. Главное, что она знает: мы всегда готовы прийти ей на помощь.
Недаром говорят, понедельник — тяжелый день…
С утра, когда Сашенька торопилась на работу, как обычно не успев позавтракать, а Митя собирался в больницу, Танька заявила, что не пойдет в академию.
— Ты заболела? — взволновалась мать.
— Нет, просто не пойду, — ответила Танька.
— Ты уже в субботу пропустила занятия, теперь снова… — Сашенька не договорила.
— Я совсем не пойду в академию — ни сегодня, ни завтра, ни вообще — все! — перебила ее Танька.
На недоуменные вопросы родителей обещала вечером все объяснить, а сейчас они опаздывают, а она безумно хочет спать.
На этом разговор закончился, поскольку на самом деле оба опаздывали.
Таня не смогла заснуть. Попробовала почитать, но слова и фразы не воспринимались, получалась какая-то бессмыслица. Она попыталась читать вслух, но оказалось, что это крайне неудобно да и непривычно. Тогда она встала, заставила себя позавтракать.
Во всем теле ощущалась такая расслабленность, такая свобода, словно никаких проблем не существовало. Лишь одна мысль владела ею: она любит, она любима!
Еще раз вспомнила собственное заключение, к которому когда-то пришла: в отношениях между мужчиной и женщиной не существует никаких законов. Подумала, что если она и не права и такие законы есть, то пусть они будут лучше попраны, чем она станет подчиняться им.
Решение, принятое ею сегодня ночью, — не встречаться больше с Генрихом до самого его отъезда — свинцовой тучей вдруг нависло над ней, мгновенно развеяв романтическое настроение и ту кратковременную легкость, что с утра ощутила она. Таня понимала, что Генрих рано или поздно узнает о рождении ребенка, и тогда ее вина перед ним станет ее позором, потому что вчера она обманула его, отдаваясь бездумно, легкомысленно, подло. Он вправе не только разлюбить, но и презирать ее… Пусть это случится, когда он будет вдали от нее. А когда Генрих приедет в Москву по своим делам, он уже будет относиться к ней совсем по-другому — без любви, но, возможно, и без неприязни. Только она останется навсегда несчастной, нелюбимой, виноватой перед всеми.