— Пока не очень. Если можно, Александра Михайловна, я попробую поговорить с ней сама.
— Да ради Бога! Только не тяните время.
Тамара усадила девицу и, стоя над ней, отчего той пришлось задирать голову, отвечая на вопросы, стала, как заправский следователь, вытягивать из нее слово за словом.
— Ну сделали мы тебе все, и ты вышла замуж. Так?
— На самом деле… понимаете…
— Милочка, можешь ответить толком: вышла ты замуж или нет?
— Сначала я как бы… понимаете… я же не думала…
— Короче, — начала заводиться Тамара, — ты замуж не вышла, опять с кем-то связалась и снова — облом! Правильно?
— Вообще-то… вроде бы да… только если вы не сделаете это… ну, эту… как бы операцию…
— Поняла. Ты хочешь сказать, что и новый жених желает иметь невесту-девственницу?
— Когда девственница, то такса получается как бы больше, — вдруг на одном дыхании проговорила девица и опустила голову — то ли от смущения, то ли просто шея устала удерживать ее задранной кверху.
Сашенька, словно ее шилом кто кольнул, подскочила к ней и тоном, не допускающим возражений, потребовала:
— А вот с этого места попрошу поподробней! Подробно, но коротко и ясно! Никаких «как бы» и прочей словесной шелухи.
Девица расплакалась, зашмыгала носом и, не имея при себе носового платка, стала рукавом вытирать, нос и глаза. Тамара взяла со стерильного столика корнцангом[3] марлевую салфетку и бросила ей на колени. Та схватилась за спасительный лоскуток, стала промокать лицо, стирая дешевый грим и помаду. В результате несвязного, сбивчивого рассказа выяснилось, что она — самая обыкновенная проститутка, и на операции ее направляет сутенер, чей доход значительно прирастает при торговле девственницами.
Горю несчастной не было конца, казалось, она прямо здесь, в кабинете изойдет слезами и истает, как Снегурочка.
— Он выгонит меня, прибьет… я потеряю работу… никто меня не возьмет, потому что они все друг с другом связаны… Меня убьют…
Сашеньке было и жаль ее, и страшно за себя — сколько же проституток скрывалось за пациентками, что прошли через ее руки? Получается, что она сотрудничает с ними, вольно или невольно участвует в общем деле, служит этому Молоху и в ус не дует. «Черт возьми, как же я раньше не подумала!» И тут же внутренний беспощадный голос спросил: «А ты считала, что наставляешь на путь истины невинных, оступившихся овечек?»
Словно какая-то глыба навалилось на нее, сковала и не давала ни шевельнуться, ни промолвить слово.
Тамара взяла незадачливую жрицу древней профессии за руку и вывела за дверь.
— Успокойся, никто тебя убивать не станет, ну а все остальное — издержки твоей профессии. Думать надо было, когда выбирала, чем бы заняться в столице. Поправь макияж и шагай отсюда. Не вздумай еще раз появиться здесь.