Немного погодя пришел с работы и хозяин, полный, трудно дышавший человек в очках. Жена и дочь, целуя его, поздравляли с юбилеем, потом Анеля познакомила его с Егором. Отец тепло пожал его руку: «Бухгалтер Свидерский». Он переоделся за шкафом — скинул поношенную толстовку и надел белую сорочку в полоску, галстук, жилет и черный, потертый, но еще весьма приличный пиджак. На столе с огромным букетом пионов посередине уже белели четыре тарелки, возле них ножи-вилки — каждому по паре. Егор присмотрелся: уж не серебро ли? Может, и не серебро, но красивые, ничего не скажешь. Хозяйка поставила перед каждым по небольшой рюмке, наверняка для выпивки, и Егор почувствовал неловкость от этой изысканности, которая была для него непривычна. Сев за стол, он какое-то время не решался дотронуться до этих изящных вещей, не знал, что взять в какую руку, и смешался от собственной неловкости. В голову откуда-то явилось и зазвучало нелепое слово «обывательство, обывательство...». Тем не менее все-таки приятным было это «обывательство»...
Угощение, однако, оказалось довольно скромным: тушеная капуста и драники в сметане. Они с хозяином выпили по рюмке какой-то сладкой наливки, жена и дочь лишь пригубили, пожелав Свидерскому здоровья и успехов в работе. Тот только вздохнул: «Думал ли когда, что таким будет мое пятидесятилетие...» Егор после выпивки не закусывал, все-таки он чувствовал себя очень скованно в этой небольшой, судя по всему, дружной семье. Но скованность медленно проходила, таяла в праздничной атмосфере взаимного уважения и доброты, немалая часть которых перепадала и гостю. В конце обеда Свидерский действительно рассказал о встрече с режиссером фильма «Катька-Бумажный Ранет», с которым он когда-то сыграл в карты и даже обыграл его на небольшую сумму, и режиссер обещал вернуть проигрыш, чего, однако, не успел сделать по причине вынужденного и поспешного отъезда Свидерских из Ленинграда.
Остаток того дня Егор с Анелей гуляли над речкой, и Анеля тихонько рассказывала ему об их жизни в Питере, где отец когда-то преподавал в гимназии. До революции, конечно. Отец происходил из простой семьи, его брат даже был видным революционером, социал-демократом, сидел в тюрьмах, а потом эмигрировал в Германию. А вот с матерью было сложнее — мама была из дворянского рода. Все эти офицеры и дамы в альбоме — родственники по матери, из-за них семью гимназического учителя Свидерского и выслали из Ленинграда. Три года они прожили в Полоцке, но вынуждены были уехать и оттуда. Так вот и очутились в местечке, и дальше ехать было некуда. Наверно, тут уж отцу с матерью и суждено доживать. А с ними и ей, Анеле, которая их очень любит и никогда не оставит.