— И что, сразу в столицу?
— Ага, прям! Откуда деньги на дорогу взять? Пристроился я к обозу купеческому, всякую грязную работу делал. За это меня кормили. И до города довезли. Колед называется. А в городе, кому я нужен? Можно было бы амулет продать, вещь дорогая, но подумал я, раз это единственное, что на мне было, кроме трусов, значит и продавать не стоит. Память к тому времени еще не вернулась, только во сне образы разные. Думаю, а вдруг я дворянин? И по этому амулету можно будет мою семью найти? Не показывал его никому, боялся отберут.
— Ну а в Коледе как?
— О! Там я себя умно повел! — дед пригладил макушку, словно хваля сам себя. — Пристроился я в одном месте, мусор таскал, да улицы чистил. И нужники тоже. Месяц деньги копил. А потом купил лист бумаги хороший, да карандашей пару. Нарисовал я портрет градоначальника. Видел его несколько раз, когда он по улице проезжал. И подарил портрет ему. Не лично, через охрану передал. Понравился ему портрет, он меня на службу к себе взял. Дочерей у него семь штук было, да почти все на выданье. Вот я их портретики малевал, чтобы женихам рассылать. Потом уже в другой город перебрался, а через несколько лет и в столицу попал. Мне Эдгар Второй титул дал, теперь я шевалье Аландер! Вот так, — смеясь закончил он.
— Ну а память? — не унимался я. — Ведь вспомнили все? И почему земными изобретениями не воспользовались? Можно же было денег заработать?
— Память ко мне на третий год вернулась. К тому времени я уже и так деньги хорошие имел. Почему не объявился? Сначала боялся, вдруг меня какая-нибудь инквизиция в оборот возьмет. А потом, привык к этой жизни. Думаю, ну кто я такой, чтобы чужую историю менять? Да и не умею я ничего, кроме как кистью работать!
Он поворошил дрова в камине и продолжил.
— Один раз я рассказал все. Священнику бродячему. Но последствий не было. Может он и не доложил, руководству своему?
— Не успел, — сказал я. — Священник тот в деревню попал, в которой чума бушевала. Там людей лечить пытался, да силы все растратил. Когда помощь подоспела, он уже мертв был. Только часть записей его осталась, а по ним выяснить с кем он разговаривал, и где, совершенно невозможно. А зачем на портрете императора серп и молот изобразили?
— Пошутить захотелось! — весело взглянул из-под бровей на меня художник. — Представляешь, императора комсомолец рисует!
Домой я в этот вечер не вернулся. Александр Михайлович ни в какую не пожелал меня отпускать. Я только с Рэдфордом связался, сказал, что ночевать не приеду. А еще приказал, чтобы Мирон из тайника смартфон достал и ко мне привез. И до самого утра мы говорили о матушке-земле.