Если Джуниор Мейс не являлся «странным» до того, как угодил сюда пятнадцать лет назад, то сейчас ему можно было простить любые причуды. Полная изоляция ведет к угнетенности чувственного восприятия и ко всевозможным проблемам с рассудком. Специалисты по исправлению начинали это понимать, отчего набирало силу движение против практики одиночного заключения. Правда, до Флориды оно еще не добралось.
Дверь по другую сторону открылась, и вошел надзиратель. За ним брел Джуниор Мейс в наручниках и в стандартном облачении заключенного-смертника: синие тюремные штаны и оранжевая футболка. Следом за ним в комнату вошел еще один надзиратель. Сняв с него наручники, надзиратели вышли.
Джуниор Мейс сделал два шажка и сел за столик на своей половине. Посетителей от него отделяла пластмассовая перегородка. Хьюго и Лейси тоже сели. Первые секунды все трое чувствовали себя не в своей тарелке.
Ему было пятьдесят два года. Волосы — длинные, густые, седые — он завязал в хвост на затылке. Смуглая кожа не посветлела от жизни в изолированном помещении. Большие карие глаза глядели печально. Он был высоким, поджарым, с накачанными бицепсами — наверное, усердно отжимается, решил Хьюго. Согласно делу, его жене Эйлин к моменту гибели исполнилось 32 года. У них имелось трое детей, которых после ареста Джуниора взяли на воспитание родственники.
Лейси подняла одну из телефонных трубок на их стороне комнаты и проговорила в нее:
— Спасибо, что согласились с нами встретиться.
Джуниор, держа в руке трубку, молча пожал плечами.
— Не знаю, получили ли вы наше письмо. Мы работаем в Комиссии штата по проверке действий судей и расследуем деятельность судьи Клаудии Макдоувер.
— Я получил, — сказал он. — Вот он я. Я согласился встретиться. — Заключенный говорил медленно, как будто обдумывал каждое слово.
— Мы здесь не для обсуждения вашего дела, — вступил в разговор Хьюго. — В этом мы вам не помощники, и потом, у вас хорошие адвокаты из Вашингтона.
— Я до сих пор жив. Наверное, они выполняют свою работу. Что вы от меня хотите?
— Информации, — ответила Лейси. — Имен людей, с которыми мы могли бы поговорить. Тех таппаколов, кто на правильной, на вашей стороне. Для нас это другой мир, нельзя просто так туда заявиться и начать задавать вопросы.
Джуниор прищурил глаза и втянул губы — больше всего это походило на улыбку наоборот. Глядя на них, он кивнул и заговорил:
— Тут такое дело. Мою жену и Сона Разко убили в 1995 году. Мне вынесли приговор в 1996-м, заковали в наручники и увезли в фургоне. Это было до строительства казино, и я не уверен, что могу вам помочь. Им надо было убрать меня и Сона, прежде чем начать строить. Вот и убили Сона и мою жену, а вину повесили на меня.