То — возмездие от Бога. Вникай и на ус мотай, Василько. Ты ведь тоже не херувим, не шибко-то дядюшку и уважаешь. Не забыл, как в Городце меня, великого князя, ослушался? Вкупе с Мстиславом заартачился. Да этот Мстислав готов всё наше княжество с потрохами сожрать. Руки у него загребущие, а глаза завидущие, и все норовит умней всех быть. Удалью своей похваляется. Я-де второй Егорий Храбрый. А этому Егорию татары на Калке так по шапке дали, что тот, как последний трус, с поля брани стрелой помчал. А ты, племянничек, на его умишко понадеялся. Ну и дурень. Живи своим умом, а чужого спрашивайся. Есть еще на Руси башковитые князья. Вот у них и набирайся уму-разуму, а не у выскочек…
Юрий Всеволодович еще долго не прерывал свою нравоучительную речь, пока в покои робко не заглянул ближний княжеский гридень.
— Прости, великий князь. Дозорные вои оружного мордвина в лесу изловили.
Юрий Всеволодович не спеша, отпил новую порцию меда, пожевал баранину и лишь тогда глянул на гридня.
— Чего сказывал мордвин?
— Вначале-то ничего не сказывал, брыкался и верещал, как боров недорезанный, а когда его на вертел привязали да огоньком поджарили, заговорил. На реке Уне расположился станом отряд мокшан.
— Велик ли?
— Чу, в триста сабель.
— И что намерены делать басурмане?
— О том языку не ведомо.
— Пусть дале мордвина пытают, — вышел из-за стола Ярослав. — А коль на огне молчать будет, ломайте ему ребра и отсекайте ноги. Заговорит! Я, пожалуй, сам пойду на пытку.
— Сходи, брате, сходи, — мотнул короткошеей головой Юрий Всеволодович. — Да токмо вряд ли язык чего добавит. Брось его в костёр, брате.
— Брошу, но допрежь кости переломаю.
Князь Ярослав, нетвёрдо ступая на ногах, подошел к стене, снял с колка медвежью шубу и шапку на бобровом меху, облачился и вышел из покоев.
«Жестокость у Ярослава в крови», — с сожалением подумал Василько, а вслух сказал:
— Дозволь мне на мокшан сходить, дядя.
— Тебе?.. Нет уж, племянничек. Пошлю-ка я свою молодшую дружину, а тебя надо поберечь. Князь-то, Михаил Черниговский, для чего за тебя свою дочь выдал? Дабы доброе потомство заиметь. А он, гляди-ка, на басурман рвется, головушку свою хочет положить. Не дозволю, сродничек.
Юрий Всеволодович говорил, не скрывая иронии. Василько порывисто шагнул к двери.
— Пойду я, князь. Спасибо за угощение.
— Ступай, ступай с Богом.
У высокого крыльца поджидал князя Славутка. Глянул в лицо Василька и всё понял: князь не в духе.