— Наддай!.. Еще наддай, Любава!
Качели все выше и выше, у княжны захватило дух. Славно-то как!
Пришла старая мамка Устинья, погрозила Любаве клюкой:
— Буде, неразумная! Загубишь дитятко. Буде!
Боярышня отошла от качелей, но княжна напустила на себя недовольный вид.
— И всего-то ты, мамка, пугаешься. Я ж не впервой на качелях.
— Береженого Бог бережет, дитятко…Аль я не сказывала, чего с дочкой боярина Вахони приключилось?
Мария глянула на боярышень и прикрыла улыбку ладонью. Мамка уже в который раз напоминала о «зло-несчастной боярышне» Феклуше.
— Не сказывала, мамка, не сказывала.
— Не сказывала?.. Запамятовала, старая. Так вот, послушай. В прошлое лето, после первого Спаса,[57] Феклуша в саду на качелях сидела да семечки лузгала, а с дерева яблоко, вот эконькое, — мамка развела руками, — с добрую дыню слетело и шмяк по голове Феклуши. Боярышня с качелей оземь грянулась.
Княжна и боярышни громко рассмеялись. Мамка же сердито застучала клюкой:
— Буде ржать, глупые! Феклушка-то едва не окочурилась.
Девушки рассмеялись пуще прежнего, но тут появилась запыхавшаяся сенная девка и возбужденно крикнула:
— Едут!
Девушек как ветром сдуло. Прибежали к терему, а затем по крыльчикам и сенями, переходами и лесенками поднялись в башенку-смотрильню.
Княжна еще намедни изведала, что в Чернигов едет сам Великий князь с братьями и племянниками. Батюшка сказывал: Юрий Всеволодович ополчился на Олега Курского, кой помыслил на Чернигов подняться.
Войско длинной серебристой змеей вползало в распахнутые настежь ворота крепости. (Великий князь перед Черниговом приказал дружине облачиться в кольчуги и шеломы, дабы торжественно, с блеском войти в город).
— Какая сильная рать, — молвила Мария. — Едва ли теперь Олег Курский пойдет на моего батюшку.
Дружина, миновав ворота, осталась в посаде, а великий князь, с князьями и боярами, въехал в детинец. Теперь каждого всадника хорошо видно. Девушки с неподдельным любопытством разглядывали знатных ростово-суздальских властителей. Рядом с отцом княжны (он встретил великого князя еще за версту от города) ехал, сверкая золочеными доспехами, Юрий Всеволодович. Грузный, величавый, на гордом белогривом коне.
— Глянь, княжна, какой пригожий, — с улыбкой наклонилась к Марии ближняя боярышня Любава.
— Великий князь?.. Ничего пригожего.
— Да нет. Вон тот, что шелом снял… Зришь? На коне чубаром.
— Зрю.
— Ну и как?
Мария пожала плечами, хотя молодой всадник ей и в самом деле приглянулся: на полголовы выше великого князя, осанистый, русокудрый.
— Кто-то из племянников, — продолжала Любава. — Ну, ей Богу, пригожий, — и залилась румянцем.