— Ай-ай-ай, — покачал головой старший. Глаза его лучились сочувствием. Он положил правую руку на левое плечо Оскара и наклонился близко-близко, будто желая поделиться с ним секретом. — Ай-ай-ай.
Оскар учуял его дыхание — перегар с привкусом кариеса; в комбинации было что-то трюфельное. Из груди старика донесся сип и гул, приближаясь к поверхности, — бронхит, подумал Оскар. Затем милиционер резко запрокинул голову и плечи назад, целясь, и посадил прямо на грудь Оскару камею ярко-желтой слизи, в обрамлении крохотных слюнных пузырьков.
— Опа, — повторил усатый.
На сей раз Оскар начал брыкаться. Боль — одно дело, это — другое. Он должен был стряхнуть с себя этот омерзительный плевок во что бы то ни стало. Ему даже почти удалось обтереться о ближайший прут решетки, когда старший милиционер снова покачал головой — разочарованно, неодобрительно — и одним лаконичным боксерским джебом разбил Лунквисту рот.
Гладкую изнанку верхней губы Оскара рассек его же правый резец, залив язык вкусом моря и стали. Затем, потрясенный неизбежностью этого «затем» — мысленно охватив весь процесс от начала до конца с ясностью, больше похожей на приступ ясновидения, — Оскар ощутил, как зуб зашатался и отдал швартовы. В мозгу помутилось. Часть тела превратилась в инородный объект, сепаратистскую республику, и внезапная перемена статуса застала его врасплох. Оборзевший резец, твердый и легкий, с омерзительно желейной подкладкой, упал на отдернувшийся язык, звякнул о своих нижних кузенов (они его почувствовали, он их — нет) и лег на дно наподобие мятной лепешки. В течение секунды Оскар тешил себя бредовой иллюзией, что он сейчас рассосется. Зуб не рассосался, и теперь на повестке дня появилась новая задача — как от него избавиться.
Выплюнуть его в лицо агрессору представлялось заманчиво красивым жестом, по гарантировало геометрическую прогрессию насилия. Оскар осторожно спустил его на пол па ярко-красном шнуре. Отбившаяся капля нарисовала военный ранг на лацкане фрака. Хорошо, что я не на духовом инструменте играю, подумалось Оскару, вслед за чем ему явилась другая мысль.
— Руки, — попросил он. — Не трогайте мои руки.
— Хендз, — собезьянничал старик и внезапно добавил: — Хенде хох!
Два других милиционера заржали. Что за наваждение? Они что, говорят по-немецки? Может, это шанс — шанс вывести игру на более европейское поле?
— Ich… — начал Оскар.
— Их, — повторил за ним старший милиционер. — Их либздих! — Его товарищи загибались со смеху. Так, понятно, по-немецки они не говорят. Просто заучили где-то несколько фраз. И тем не менее. Это было… что-то. Это заслуживало повторной попытки.