Цех был украшен лозунгами: «Избавим страну от импорта!», «Золото нужно Республике!» Хорошие лозунги. А вот лозунг «Советские трубы должны быть лучшими трубами в мире!» показался Шатлыгину преждевременным. Надо будет сказать об этом Романову.
Секретарь окружкома взошел на помост, специально сооруженный для митинга.
— Товарищи! Среди собравшихся я вижу много старых рабочих, которые хорошо знают, какой была их жизнь до революции. Рабочий в старое время был только придатком машины. Его не интересовали успехи производства, успехи завода, потому что, сколько бы он ни работал, сколько бы он ни вырабатывал, все это шло в мошну хозяина. Хозяин не верил в творческие способности русского рабочего и платил ему самую низкую заработную плату в Европе. — Сделав небольшую паузу, секретарь окружкома продолжал: — Великий Октябрь навсегда покончил со строем капиталистов-эксплуататоров. Теперь вы — хозяева заводов и фабрик, и вы должны распоряжаться на них по-хозяйски. Новый цех вы построили за один год. В любой другой стране такое строительство заняло бы три-четыре года. Но история не дает нам таких сроков, да и не такой характер у большевиков, чтобы медлить… Через несколько минут вы пустите первые станы по прокатке труб. И мне хочется подчеркнуть, что станы будут пущены нашими людьми — комсомольцами Валентином Астаховым и Кузьмой Хоменко!
Оркестр заиграл туш. Кто-то крикнул: «Ура!», и все подхватили: «Ура! Ура! Ура!»
Шатлыгин сошел с помоста, разрезал ленточку. Валентин Астахов и Кузьма Хоменко с помощниками поднялись на площадку управления станами. По знаку Шатлыгина оркестр умолк. Волевач о чем-то спросил секретаря. Затем взял телефонную трубку и дал команду на подстанцию.
Огромный электромотор, смонтированный между двумя станами, ожил: маховик с зубчатым венцом стал медленно вращаться, постепенно набирая скорость. Через приводные валы, систему гуков вращательное движение передалось на станы. На радиальной тележке подали гильзу. Железные лапы сбросили ее в желоб.
Машинист пильгерстана Кузьма Хоменко передвинул рычаг, завел дорн в полость раскаленной гильзы и стал подавать ее в валки. Раздался удар — с другой стороны валков появился конец огненно-красного металла: валки стали раскатывать его в трубу. После каждого удара труба удлинялась, и вот наконец вся она, огненно-красная, с уже потемневшим, чуть приостывшим передним концом, подхваченная роликами, заскользила к механической пиле.
— Пошла! Пошла! — закричал, не сдержавшись, Михаил Путивцев.
Романов тоже что-то кричал, но такой грохот стоял вокруг, что даже собственного голоса почти не было слышно. А тут еще пила… Ее диск врезался в горячий металл с непередаваемо пронзительным визгом. Ххак! Первая труба! Снова пронзительный визг — вторая труба скатилась на металлические подставки.