Михаил не спеша, бесшумно, чему помогал моховой ковер, двинулся по направлению к первому посту. Он старался даже не задевать веток. Но как ни остерегался — под ногой хрустнуло, и тут же раздался окрик:
— Стой!.. Кто идет?
— Свои…
— Пароль?
Путивцев вышел из-за дерева.
— А, это вы, товарищ старший политрук…
Михаил подошел к часовому.
— Все спокойно? — спросил Путивцев.
— Спокойно. Мышь даже не пробегала.
— Это хорошо. И то, что услышал меня, хорошо. А то, что подпустил без начальника караула, — плохо.
— Так я ж вас хорошо знаю, Михаил Афанасьевич!
— Ладно. Поговорим об этом позже.
И тут оба услышали какой-то шорох. Обернулись как по команде. Шагах в двадцати от них стоял олень с большими ветвистыми рогами. Глаз его в темноте не было видно, но чувствовалось, что и зверь смотрит на них неотрывно.
— Счас я его жахну, — прошептал часовой. Михаил остановил его:
— А вот этого часовому совсем делать не полагается.
Михаил и сам не мог объяснить ни тогда, ни потом, что заставило его вдруг обернуться. Ведь он ничего не слышал. Он ничего не слышал и тогда, когда обернулся, а только увидел быстро шагавшую по берегу цепочку теней. Они шли так бесшумно, что казалось: это не люди, а бесплотные духи скользят, не касаясь ногами земли. Михаил выхватил наган:
— Стой! Кто идет?
Часовой тоже обернулся. Щелкнул затвором винтовки. Но не успели они еще прийти в себя, как со стороны берега несколько раз звонко грохнуло… Пули защелкали по стволам деревьев. Михаил и часовой тоже выстрелили. С берега еще многоголосо грохнуло, и боль обожгла левую руку Михаила, ударила выше локтя, быстро поползла вверх и вниз.
Разбуженные стрельбой, из палаток выскакивали бойцы добровольческого отряда, кто в брюках и в гимнастерках, а кто и в исподнем. Поднялась беспорядочная пальба. Вспышки выстрелов в темноте казались нестерпимо резкими, слепящими.
— Отряд! Перебежками! За мной! — раздался звонкий голос Щаренского.
Бойцы, используя прикрытия — деревья, большие камни, — бросились вдогонку за бандитами. Стрельба стала удаляться и вдруг смолкла. Люди Исмаилова будто провалились сквозь землю. Но на этот раз они не успели добить своих раненых, как это делали обычно, когда уходили, и троих из них (четвертый застрелился) взяли живыми.
— Вот гад, опять смылся!.. — говорил возбужденно Щаренский Михаилу.
Путивцеву врач перевязал рану. Кость оказалась не задетой — пуля только продырявила мякоть.
— Как развиднеется, отправлю тебя во Владикавказ.
— Никуда я не поеду, — твердо заявил Михаил. — Подумаешь, чуть задело левую руку. Стрелять могу, что тебе еще надо?