VI «СТАРЫЙ ФОРСАЙТ» И «СТАРЫЙ МОНТ»
Флер была в таком смятении, что второпях чуть не наступила на ногу одному весьма знакомому человеку, стоявшему перед картиной Альма-Тадемы в какой-то унылой тревоге, как будто задумавшись над изменчивостью рыночных цен.
— Папа! Ты разве в городе? Пойдем к нам завтракать, я страшно спешу домой.
Взяв его под руку и стараясь загородить от него Еву, она увела его, думая: «Видел он нас? Мог он нас заметить?» — Ты тепло одета? — пробурчал Сомс.
— Очень!
— Верь вам, женщинам! Ветер с востока — а ты посмотри на свою шею! Право, не понимаю.
— Зато я понимаю, милый.
Серые глаза Сомса одобрительно осмотрели ее с ног до головы.
— Что ты здесь делала? — спросил он.
И Флер подумала: «Слава богу, не видел! Иначе он ни за что бы не спросил». И она ответила:
— Я просто интересуюсь искусством, так же как и ты, милый.
— А я остановился у твоей тетки на Грин-стрит. Этот восточный ветер отражается на моей печени. А как твой… как Майкл?
— О, прекрасно — изредка хандрит. У нас вчера был званый обед.
Годовщина свадьбы! Реализм Форсайтов заставил его пристально заглянуть в глаза Флер.
Опуская руку в карман пальто, он сказал:
— Я нес тебе подарок.
Флер, увидела что-то плоское, завернутое в розовую папиросную бумагу.
— Дорогой мой, а что это?
Сомс снова спрятал пакетик в карман.
— После посмотрим. Кто-нибудь у тебя завтракает?
— Только Барт.
— «Старый Монт»? О господи!
— Разве тебе не нравится Барт, милый?
— Нравится? У меня с ним нет ничего общего.
— Я думала, что вы как будто сходитесь в политических вопросах.
— Он реакционер, — сказал Сомс.
— А ты кто, дорогой?
— Я? А зачем мне быть кем-нибудь? — И в этих словах сказалась вся его политическая программа — не вмешиваться ни во что; чем старше он становился, тем больше считал, что это — единственно правильная позиция каждого здравомыслящего человека.
— А как мама?
— Прекрасно выглядит. Я ее совершенно не вижу — у нее гостит ее мамаша, она целыми днями в бегах.
Сомс никогда не называл мадам Ламот бабушкой Флер — чем меньше его дочь будет иметь дела со своей французской родней, тем лучше.
— Ах! — воскликнула Флер. — Вот Тинг и кошка!
Тинг-а-Линг, вышедший на прогулку, рвался на поводке из рук горничной и отчаянно фыркал, пытаясь влезть на решетку, где сидела черная кошка вся ощерившись, сверкая глазами.
— Дайте мне его, Элен. Иди к маме, милый.
И Тинг-а-Линг пошел: вырваться все равно было нельзя; но он все время оборачивался, фыркая и скаля зубы.
— Люблю, когда он такой естественный, — сказала Флер.
— Выброшенные деньги — такая собака, — заметил Сомс. — Тебе надо было купить бульдога — пусть бы спал в холле. Нет конца грабежам. У тети украли дверной молоток.