– внятно пробивалось сквозь бормотание. За стеной по небу с бешеной скоростью неслись облака. Дневной свет сменялся тьмой, тьма – дневным светом. Он чувствовал, как несется самое время. В долю секунды мелькали недели, месяцы, годы. У него было ощущение, словно время раскручивается все быстрей и быстрей, пока вдруг перед ним не возникла Ева. Тут он понял, что время действительно открутилось вспять. Вернулось к тому утру три года назад, когда он попрощался с ней, уходя, не подозревая, что это будет в последний раз. Их последняя встреча при жизни прошла в рутинных утренних делах: чашка кофе, полбутерброда с сыром в промежутках между сборами на работу. Торопливый взгляд, брошенный мимоходом, и такой же беглый поцелуй, перед тем как выйти за порог. Мысленно оба были уже на службе, погруженные в текущие дела. Он плакал, глядя на стоящую перед ним Еву. Он заметил пятна крови на ее блузке, и, хотя она стояла к нему лицом, он знал, что ее затылок – одна сплошная кровавая рана. Это была мертвая Ева. Та, которую он столько раз на протяжении этих лет, мучаясь как проклятый, старался пробудить к жизни. Он потянулся, чтобы дотронуться до нее, но не смог – не пускали путы. Он пытался что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова, вырывались только рыдания. Он слышал голос Евы, хотя губы ее не шевельнулись. Она спрашивала его: неужели он ее забыл. Говорила, что для мертвых – это самое ужасное. Что на том свете есть особое место, где находятся позабытые покойники. Бессловесное место, серое и холодное, где живет только одиночество. Он пытался объяснить, что не забыл ее и никогда не забудет. Она ему не поверила, но сказала, что это ничего, что, мол, хорошо понимает, как трудно удерживать память. Он продолжал уверять ее, что никогда не забудет, что всегда будет ее любить. Ты обещал отыскать его – того, кто меня убил. Она не упрекала его, просто констатировала.
– Я пытался, Ева, правда. Поверь мне, что я все сделал, но не получилось.
Ты обещал беречь меня.
– Я знаю.
Образ Евы померк, и он даже не попытался его удержать, так ему было стыдно. Некоторое время он просто сидел и плакал, потом поднял взгляд и осмотрел теплицу. Все выглядело нормально, видения и звуки прекратились, и он очнулся, сидя спиной к столбу перед грядками разнообразных грибов. Руки его были свободны, и он потер запястья, еще недавно сдавленные путами. Он посмотрел вниз и увидел под ногами кусок битого стекла и поднял его с пола. Освободи себя, услышал он в голове голос. Освободи себя. Это показалось так просто, после подсказки. Это был единственный выход. Это было логично и правильно. Его охватило такое чувство, словно он наконец вспомнил забытое имя, вдруг всплывшее в сознании. Он покачал головой, удивляясь собственной глупости, и начал резать себе руки там, где проступали большие вены, а затем голую грудь. Он почувствовал, как из глубоких ран потекла теплая, точно парное молоко, кровь. Он словно принимал крещение в собственной крови, свободный от прошлого, искупая собственную вину. Свободен, наконец-то свободен!