– Как прикажете, мадам, – ответил Бент, бросая свирепые взгляды на Шалопая. – Уверен, что после объяснений Хьюберта о денежных потоках он уже не будет чуть-чуть смущен. Ступайте за мной, господин фон Липвиг.
Бент не проронил ни слова, пока они спускались вниз. Он отрывал свои огромные стопы от пола с такой сосредоточенностью, как будто вокруг были рассыпаны иголки.
– А госпожа Шик – заводная старушенция, да? – начал Мокриц.
– Полагаю, ее можно смело назвать «эксцентричной особой», сэр, – мрачно отозвался Бент.
– Назойливая, наверное?
– Без комментариев, сэр. Госпоже Шик принадлежит пятьдесят один процент акций в моем банке.
«В его банке», – отметил Мокриц.
– Странно, – сказал он вслух. – Она мне только что сказала, что у нее пятьдесят процентов акций.
– Собака, – ответил Бент. – Собака владеет одним процентом, который завещал ей покойный сэр Джошуа, а госпожа Шик владеет собакой. У покойного сэра Джошуа было, что называется, злое чувство юмора.
«Значит, собака – совладелец банка, – думал Мокриц. – Какие, однако, весельчаки эти Шики».
– Я так понимаю, ты вряд ли находишь это смешным, господин Бент, – сказал он.
– Я счастлив сообщить, что нисколько не нахожу это смешным, сэр, – ответил Бент, когда они достигли нижней ступеньки. – У меня попросту отсутствует чувство юмора. Напрочь. Это доказано френологией. У меня синдром Нихтлахена – Кайнворца, который по какой-то непонятной причине считается тяжким недугом. Я же, напротив, считаю его подарком судьбы. Я рад, что вид толстяка, поскользнувшегося на банановой кожуре, кажется мне лишь злополучным происшествием, которое подчеркивает важность грамотного избавления от домашних отходов.
– А ты пробовал… – начал Мокриц, но Бент жестом прервал его:
– Умоляю! Повторяю, я не считаю это проблемой! И, говоря откровенно, меня раздражает, когда люди так к этому относятся! Пожалуйста, не нужно пытаться рассмешить меня, сэр! Не будь у меня ног, стали бы вы уговаривать меня бегать? Я всем доволен, спасибо большое!
Он остановился перед очередными дверями, немного успокоился и ухватился за ручки.
– А теперь позвольте продемонстрировать вам, где вершатся… осмелюсь сказать, серьезные дела, господин фон Липвиг. Раньше это называлось бухгалтерией, но лично я предпочитаю считать это… – он потянул на себя, и двери величественно распахнулись, – …своим миром.
Мокриц был под впечатлением. И впечатление это было: ад в тот день, когда там закончились спички.
Он провел взглядом по ряду согбенных спин. Никто не оторвался от лихорадочной писанины.
– В этих стенах я не терплю счетных досок, палочек и прочих бездушных устройств, господин фон Липвиг, – сказал Бент, ведя его по проходу между столами. – Человеческий мозг