Как-то за обеденным столом Мария Федоровна упомянула принца Густава, на что Василий разом встрепенулся.
— А что Густав?
— На Москву доставили. Скоро свадьбе быть. Уедет царевна в чужедальнюю сторонушку. Жаль мне с ней расставаться. Уж так к ней привыкла.
— Сей принц, матушка, худой человек. Погубит он Ксению. Погубит!
Василий порывисто поднялся со скамьи и выскочил из столовой палаты.
Мария Федоровна проводила его недоуменным взглядом. Что это с ним? Почему все последние дни он ходит с мрачным лицом, и почему так зарделись его щеки, когда он произнес имя Ксении?
И тут Марию Федоровну осенила догадка. Господи! Да он влюбился в царевну! Но зачем? Ведь любовь его безответна.
С сожалением подумала о приказе боярина Григория Годунова, повелевшего тайно приглядывать за всеми перемещениями царевны на Серебрянке. Вот Василий и доприглядывался. Теперь ходит, как в воду опущенный… Надо пожурить сына. Не по себе сук рубит. Пусть и думать не смеет о царевне.
Поднялась, было, из кресел, дабы пойти к Василию, но тотчас вновь в них опустилась. Сейчас сын возбужден, не следует пока его тревожить. Да и ни какие слова не подберешь, дабы Василий выбросил из головы Ксению. Любовь — вещь мудреная, ее разом из сердца не выкинешь, загорится — не скоро потушишь. Нужно время, чтобы Василий пришел в себя.
А Василий, весь взбудораженный, вдруг вновь прибежал в столовую палату.
— Люблю я Ксению, матушка. Люблю! Жизнь готов за нее отдать. Помоги мне. Скажи Ксении, что бродяга-принц привез с собой полюбовницу. Она придет к царю и тот отменит свадьбу. Помоги, матушка!
Никогда еще Мария Федоровна не видела сына таким разгоряченным.
— Присядь, сынок. Охолонь.
Василий опустился на лавку, а мать вышла из кресел, присела рядом с сыном и, как в детстве, нежно прижала его к своей груди.
— Ну что с тобой, чадо любое? Царевна поглянулась. Она красоты невиданной. Как такая не поглянется? Такое случается в отроческих летах.
— Я уже не отрок, матушка. Не отрок!
— Хорошо, хорошо, сынок. Успокойся, чадо мое любое. Успокойся, славный мой.
Мария Федоровна, как бы убаюкивая «дитятко», ласково поглаживала рукой русую голову сына и все тихо приговаривала:
— Все-то сладится, Васютка, все-то уляжется…
Но Василия не сморил, как в детстве, крепкий беспробудный сон. Он открыл глаза и, отстранившись от матери, с надеждой спросил:
— Ты поговоришь с Ксенией, матушка?
— Можно и поговорить, но будет ли прок. Царь не отменит свадьбу.