Как бы ни было мне противно волшебство, я была рада перестать вечно бояться. Но я не стала примерной ученицей. Если я не забывала сразу же каждое заклинание, которому он меня учил, то нещадно коверкала слова. Я шепелявила, глотала буквы и слепляла их вместе, так что вместо заклинания, которое помогало аккуратно внести с десяток ингредиентов в пирог… превратились в плотную массу чего-то, что невозможно было даже спасти мне на ужин.
— Уверен, что не учил тебя делать растворы, — едко сказал по этому поводу Дракон. Другое, которое должно было всего лишь поправить направление света в библиотеке, где мы работали, казалось вовсе не сработало… пока мы не услышали отдаленное странное потрескивание. Когда мы вбежали наверх, из очага в гостевых покоях прямо над нами рвалось наружу зеленое пламя, которое уже успело перебраться на полог над кроватью.
Когда ему наконец удалось справиться с упрямым ярким пламенем, он кричал на меня десять минут подряд, называя безмозглым овцеголовым отродьем свинопаса.
— Мой отец дровосек, — поправила его я.
— Тогда, отродье дубины стоеросовой! — рявкнул он.
И все равно, я больше не боялась. Он всего лишь накричался до изнеможения и выгнал меня прочь. Я поняла, что он лает, но не кусается.
Мне было почти жаль, что я не могу учиться лучше. Теперь я хорошо понимала, что его разочарование исходило от любви к красоте и совершенству. Ему не нужны были ученики, но, тем не менее, когда ему на голову свалилась я, он взялся обучить меня своему искусству, и сделать из меня умелую и могущественную ведьму. Я видела, что он любит свое дело: по тому какие он показывал мне примеры высокого мастерства, как изящно переплетал жесты рук и тянул слова, словно напевал песню. Его глаза горели и поблескивали в отсветах заклинаний, лицо становилось почти красивым от внутреннего света. Он любил свое волшебство, и хотел разделить свою любовь со мной.
Я же была счастлива отбубнить свой урок, состоящий из пары легких заклятий, выслушать неизбежную лекцию, и радостно сбежать в подвал, чтобы вручную нарезать лук. Это бесило его до крайности, и не без основания. Я знала, что поступаю глупо. Просто я не привыкла думать о себе, как о ком-то важном. Мне всегда удавалось собрать больше всех ягод, орехов и грибов, даже если клочок леса до того уже был обшарен с полдюжины раз. Я умела отыскивать поздние растения осенью и самые ранние всходы весной. Как любила повторять моя матушка: все, что позволит мне испачкаться как можно сильнее. Копать ли для этого землю, карабкаться на деревья или продираться сквозь дебри — я неизменно возвращалась с полной корзиной, которой искупала свои грехи, меняя вопли об уничтоженном платье на терпеливые вздохи.