Худ хмыкнул: — Сопротивление невиновных Азатенаев даст отличные поводы для любой мести.
— Едва ли. Они почти столь же бестолковы, как мы. Не жди ничего особенного, даже декларативных… ох, чего же? Порицаний? Решительного неодобрения? Недовольных гримас?
— Я очистился от жажды мести, — заявил Худ. — Я пуст как бронзовая урна.
— Так я и буду о тебе думать, Худ. Как о бронзовой урне.
— А думая о тебе, Готос, я вижу книгу без итога, сказку без конца, решимость без действия. Думаю, ты познал толк в бестолковости.
— Может быть. — Готос откинулся в кресле. — Тут все зависит от того, кто кого переживет.
— Неужели?
— Возможно. Просто мысль, хотя, может быть, ценная.
Глаза Худа устремились на Аратана, который снова сел у последней жаровни. Джагут сказал: — Этого, Готос, я отошлю тебе. Прежде чем мы пересечем порог, из-за которого нет возврата.
— Так и думал, — вздохнул Готос.
— А может, совсем наоборот?
— Нет. То есть, я думал, что ты так сделаешь. Пошлешь назад, если не сюда, так куда-то еще. Только не туда.
Аратан кашлянул. — Вижу, ни один из вас не думает, что я могу решить сам?
Худ глянул на Готоса. — Щенок говорящий?
— Некое подобие речи имеет, да. Хотя не в том самая привлекательная его черта.
Аратан продолжал: — Я скажу что должен, лорд Худ, когда придет время — когда мы достигнем вашего порога. И вы меня выслушаете, сир, и не будете возражать против продолжения общего пути.
— Не буду?
— Нет, сир, когда услышите мои слова.
— Он понимает наш стиль, ясное дело, — сказал Готос Худу. — Хотя еще молод и так далее.
— Ах да. Конечно. Прости что забыл.
Худ откинулся на спинку кресла и вытянул ноги в позе, подражающей Готосу.
Аратан смотрел на обоих.
Через миг Готос начал постукивать по ручкам кресла. Аратан видел, что Худ готов заснуть.
Не имеющий дочерей мужчина, размышляла наблюдавшая за командиром Шаренас Анкаду, мало что знает об изяществе. Вета Урусандер стоял лицом к югу, спиной к внешней стене крепости; за ним куча мусора с кухни создала на камнях стены треугольное пятно. Сапоги его зарылись в гниющие отходы. Розовые косточки, черные гнилые клубни, битые черепки, кожура и прогоркшее сало. Пусть теперь даже днем стоит леденящий холод — пар поднимался над грудой, будто дымок над тайным пожаром торфа. Да, вот образ плодородия, решила она, хотя и совсем непривлекательный.
За время ее отсутствия список убиенных вырос. Забавно, ведь война даже не объявлена. Она не сводила с командующего глаз, гадая, знает ли его вообще. Ощущая ломоту в спине после долгой скачки, стояла в отдалении — одежда запачкана грязью, руки онемели, ведь пот пропитал тонкие кожаные перчатки.