Подходящая идея — строить храм на столь священной земле. Хотя вряд ли Синтара поймет. Она намерена, понимал он теперь, сузить круг священного, отделяя его от угроз дикой, хаотической профанности. Едва эти угрозы будут уничтожены — или, скорее, выхолощены — останется лишь святое, и она будет держать в руках ВСЁ.
Религия, определил Хунн Раал, есть брак между святостью и низменной хваткой, самолюбивой и намеренно стремящейся истребить природное поклонение — то, что творится за стенами храмов, без правил и заповедей. За пределами, что важнее, авторитета самозваного жречества, жадно тянущего руки к рулю. Так уж выходит, что оно и обогащается по ходу дела.
Да, он понял верховную жрицу Синтару. Было нетрудно. Он даже понял отрицателей и представляемую ими угрозу открытой веры — то, как они делают святым всё в жизни, от постановки палаток до песен и танцев под светом полной луны. Даже святилища трясов видели в лесных дикарях опасность для монахов, монахинь и желаемых им привилегий. Если подумать, это смехотворно: дикари лесов были на самом деле паствой трясов, благими их детьми.
«О, точно. Благие дети. Настоящие дети, которых можно красть. Наплевав на матерей и отцов. Только детей, пожалуйста, в наши благословенные ряды».
Он глотнул вина, пропустил сквозь щели меж зубов и вернул на язык, прежде чем проглотить. Итак. Он понял Синтару и ее благочестивый Дом Света. Раскусил отрицателей и трясов.
«Но не Мать Тьму. Не эту пустую темноту в неосвещенном храме, невидимый алтарь и незаметный трон. Не эти хвалы отсутствию. Дорогая Эмрал Ланир, сочувствую. Правда. Твоя задача совершенно невозможна, не так ли, а богиня молчит. В наводящей отчаяние тишине я и сам мог бы решиться заманивать в постель как можно больше любовников. Заполняя пустые места внутри и снаружи.
Да, старый друг Урусандер, можешь ее брать. Если найдешь.
Впрочем, уверен, Синтара позаботится и прольет на сцену свет. Хотя бы на брачное ложе. Махнет рукой и сочтет это благословением. Как будто вы двое детишек, способных лишь беспомощно спотыкаться во тьме.
Поженим же их. Урусандер сунет своего буйного яркого петушка в ее темную расщелину. Если подумать, такой союз свят изначала. Мужской яростный свет, чистейшая тьма женщины. Мы, мужчины, млеем по пещерам и подобным уютным уголкам. По чреву, из коего нас так немилосердно выкинули. Чтобы мы проводили жизнь в попытках влезть обратно — но в поисках чего? Святилища или забвения?»
Глянув вниз, он оттолкнул голову девицы от чресл. — Ох, ну довольно. Я слишком пьян этой ночью.