Подождав еще с полчаса, Лавриненко подозвал к себе Маликова.
— Думаю, сюда они больше не сунутся, — сказал он. — Так что ты побудь здесь еще немного и уходи в Лысцево. А я часа три подежурю у развилки на Рождествено. Похоже, они отсюда туда подадутся. Договоримся так: если что — две красные ракеты в мою сторону. Будем поглядывать. Скажи, к полуночи вернусь.
Еще находясь в штабе пехотного полка, Лавриненко слышал разговор о том, что недалеко от Лысцево замечено передвижение вражеских войск, называлось в этом разговоре и село Рождествено, которое, по предположению разведчиков, немцы могут попытаться укрепить ночью. Вот к этому–то селу и решил скрытно подойти Лавриненко, чтобы разведать силы врага. В качестве запасного этот вариант Дмитрий заранее обговорил с командованием пехотного полка. Известно было также, что в Рождествено стоит небольшой вражеский гарнизон.
Не обнаруживая себя, танкисты замаскировали машину у дороги, ведущей в село, и решили подождать ночи.
Стемнело. Мороз становился все крепче и крепче. Двигатель тридцатьчетверки танкисты предусмотрительно заглушили, и броня ее час от часу становилась все холодней и холодней, и вскоре их не спасали уже ни меховые полушубки, ни теплые шерстяные носки, полученные еще в праздничных посылках из тыла. Хотелось побегать, погреться, размять задубевшие ноги, но танкисты терпеливо сидели в танке, ожидая, когда в Рождествено все стихнет и погаснут огни. Единственное, что можно было делать в их положении, — это тихо, вполголоса разговаривать. И они беседовали, мечтали о скором конце войны, рассказывали друг другу о родных, о мирной, довоенной жизни.
— Эх, — задумчиво говорил Михаил Бедный, — как только кончится война, женюсь. Найду себе красивую девчонку, обязательно белокурую и голубоглазую. Построю дом где–нибудь в деревне под Воронежем, чтобы лес и речка были рядом. Заведу хозяйство. Детей у нас будет много… А что? Хорошо, когда в доме малышей полно: шум, гам, суета. Работать устроюсь куда–нибудь по слесарной или электрической части и буду жить себе припеваючи. Не знаю, как другие, а я сколько уже лет в городе прожил, а все равно в деревню тянет, поближе к природе.
— А мы с женой учиться собрались. В институт поступать. Она — в педагогический, а я — в машиностроительный. — Это заговорил тихий, застенчивый красноармеец Александр Шаров. Он пришел в экипаж вместо Ивана Борзых. — Хочу инженером стать, конструктором. Технику новую придумывать. С детства мечтал своими руками машину сделать. Натаскаю, бывало, всяких железок домой, а мать их старьевщику за мыло, за иголки сдаст. А я опять таскаю. Но до войны так ничего и не успел сделать.