Овечкин бросился к свертку, вцепляясь в измазанный грязью брезент, и попытался развязать узел.
– Не надо… – тихо произнесла Дилара бесцветным голосом, не двигаясь с места. – Не тревожь её… Ей было очень больно… Не развязывай… не хочу видеть…
Она вновь умолкла, не переставая смотреть в никуда, и Антон замер, не в силах отпустить свёрток. Он упал на колени, уткнувшись в свёрток головой, и зарыдал.
– Убери голову, – негромко прорычал Порфирьев. – Брезент фонит.
– Что?.. – Овечкин посмотрел на него мутным взглядом, и вскочил, вспыхивая ненавистью: – Это ты виноват! Ты! Надо было оставаться в метро! Убью, сволочь!!!
Антон бросился к ближайшему спящему военному и схватил его автомат. Порфирьев резким движением выхватил боевой нож и мощным броском отправил его в голову Овечкина. Прежде, чем Антон смог что-либо понять, тяжёлая ножевая рукоять врезалась ему в лоб, и он упал навзничь, роняя оружие и хватаясь за раскалывающуюся от боли голову.
– Я тебя за собой силой не тащил, – флегматично изрёк Порфирьев, укладывая на лоб Петровича очередной холодный компресс. – Сами пошли.
– Капитан… – очнувшийся генерал поднял голову и хрипло просипел: – Не убивай его. Инженер-механик может пригодиться. Нам потребуется техника, иначе все передохнем.
– Я в курсе, – безразлично ответил амбал. – Ему рукоятью прилетело. Жить будет.
– Дети умерли? – Генерал откашлялся, и его голос стал внятным. – Не пережили интоксикацию?
– Девочка умерла, – сообщил амбал без тени эмоций. – Парнишка выжил.
– Повезло, – генерал опустил голову. – Думал, оба умрут. Передозировку антирада без биорегенератора не каждый взрослый пережить может. Радуйся, инженер… есть чему. Все, кто остался в метро, не проживут и пары суток. Капитан, сколько мы уже здесь?
– Четырнадцать часов.
– Значит, ещё десять – и можно выходить. – Генерал с трудом огляделся: – Ещё потери есть?
– Больше нет. – Порфирьев сделал паузу и добавил: – На этот раз. У нас больше нет антирада.
– У нас есть, – генерал закрыл глаза, – поделимся… Попить бы… есть вода?
– Талая. Я отфильтровал и провёл обеззараживание. На вкус дрянь, зато пить можно. Понемногу.
Здоровяк скользнул взглядом по отброшенной Овечкиным незакрытой фляге и достал ещё одну, уложенную между спящими больными. Порфирьев передал её генералу, и тот жадно приложился к горлышку. Он сделал несколько глотков и отдышался, с сожалением взвешивая флягу в руке.
– Как ты выходишь за снегом без антирада? – поинтересовался он. – У тебя защита слабая.
– Я не выхожу, – ответил Порфирьев. – Входной полог приоткрываю, просовываю руку и нагребаю снега. Там сыплет, как из ведра.