Несколько недель два жреца Багала везли к Огненной земле калеку, у которого отнялись ноги. Тем, кто задавал им вопросы, они отвечали, что везут этого человека к Красным отшельникам, чтобы попросить у них исцеления, так как нет никого столь же близкого к силе Багала, как они. Когда их спрашивали, почему именно этот человек удостоился такой чести, они отвечали, что он служил покойному Императору Лазарусу, и, уважая привязанности покойного властелина, они считают за честь помочь одному из его самых верных слуг. Однако всегда отвечал только один из жрецов – толстый старик, на лысине которого играли блики солнца. Второй, высокий и темноволосый, больше молчал и только иногда улыбался хитрой улыбкой или провожал задумчивым взглядом какую-нибудь женщину. Самого калеку почти никто не видел, он сидел в повозке, на которой построили что-то вроде шатра, и только время от времени оттуда можно было услышать ругань, которой он сопровождал рытвины на дороге. Эти жрецы не были похожи на жрецов Багала, потому что жрецы Багала никогда не возили никого за исцелением к Красным отшельникам. Впрочем, если кого-то и посещали подобные справедливые сомнения, то никто не озвучивал их вслух, потому что члены этой странной процессии всегда платили за еду и кров и никогда не доставляли никому неприятностей.
Они были в нескольких днях пути от Огненной земли и уже видели дым, поднимающийся из недр огненных гор, когда в далеком Горде Регент Казимир приказал разрушить пирамиду Багала. Сначала их удивила неестественная тишина, а потом с криком прочь полетели птицы, и раздался оглушительный взрыв. Все горы Огненной земли разом выплюнули в небо свое пламя, в полдень земля окрасилась кровавым закатом, а потом пепел заслонил солнце, и наступила долгая ночь.
Мадог успел нырнуть под полог палатки, в которой они везли Лазаря, снаружи доносились вопли Формоза.
– Лошади сдохнут, – заметил Император.
Он спокойно сидел на подушках, вытянув вперед правую ногу, которая, по его мнению, подавала признаки жизни. Мадог посмотрел на него и усмехнулся.
– Мне сейчас главное, чтобы не сдох я.
В этот момент в палатку вкатился Формоз. Его лицо и руки покрывал слой сажи. Жрец начал отчаянно стряхивать пепел с мантии. Император и лорд обменялись скучающими взглядами. За время этого путешествия они привыкли к виду друг друга, хотя никто другой их бы теперь не узнал: Мадог заметно подрастерял свой восточный лоск, его волосы отрасли и теперь падали на лицо грязными прядями, кожу покрывал дорожный загар, на небритых щеках осела пыль. Лазарь стал чуть больше походить на человека – уже не тот живой труп, который они достали из склепа, но все еще не тот Лазарус, перед которым трепетали тысячи. Он был слишком худым, на голове были заметные плеши, в которых был виден короткий ежик новых отрастающих волос. Они не разговаривали друг с другом в дороге, наоборот, когда Формоз слишком доставал Мадога своей болтовней, он шел к Лазарю, и они просто молча сидели, лишь изредка обмениваясь странными взглядами. В другой ситуации они бы убили друг друга, но сейчас они видели друг в друге спасение: Лазарь – физическое, а Мадог пусть призрачную, но возможность отомстить тем, кто его сверг, после того, как Лазарь вернет себе престол. У Лазаря вернуть свой трон было гораздо больше шансов – и они оба сделали ставку на самое очевидное из решений.