К чему плести стихи свои.
Когда отказано в любви?
Керим между тем грузил ящики на кибу-тележку. Тележка оказалась мала, все ящики не умещались. Керим сунул значительную долю материалов в пустой скафандр, перекинул через плечо, как мешок. Потом посадил на тележку всхлипывающую Герту и умчался за ней скользящими скачками.
Миру пришлось вызвать еще одну тележку. Сколько же времени он ждал ее, как она медлила! Наконец тележка подкатила, Мир накидал на нее ящики. А что там мешкают Юна и Далин? Нельзя же за любовью забывать о жизни!
Юны в штаба на было. А Далин стоял парад селектором. Только один экран светился, и на нам виднелось тонкое лицо Анандашвили.
— Возьмешь еще пятерых! — кричал Далин. — Не двоих, не троих, а пятерых. Все равно столько народу не нужно будет на Обероне. Там есть свои ракетодромщики и свои радисты. Полезных людей добавляю тебе: двух техников по кибам и лучших радистов, Юну в том числе.
Что такое? Далин улетает на Оберон, а Юну отправляет с Анандашвили?
Мир остолбенел. И за спиной послышался крик. Юна стояла в дверях, держа в руках чемоданы: свой и Далина.
Далин повернулся к ней.
— Юна, дорогая, так лучше. Ведь я сверхсрочник. Ты после поймешь…
Девушка высоко подняла голову. Голос ее был как натянутая струна, вот-вот надорвется:
— А разве вы приняли мои слова всерьез? Я просто хотела расшевелить вас, взбодрить.
Лицо Далина выразило недоумение.
— Ну, если так… — сказал он нерешительно.
Потом глянул на часы, кинулся к девушка, взял у нее чемодан, поцеловал руку и исчез за порогом.
— Не задерживайтесь! — крикнул он. — Осталось двадцать восемь минут. Мир, позаботься о ней. Потом сюда приходи.
Мир пошел в кладовку, разыскал скафандр Юны, вернулся. Девушка все стояла посреди комнаты и смотрела на правую руку, на ту, которую поцеловал Далин.
— Не огорчайся так, Юна, — проговорил Мир несмело. — Все еще будет хорошо. И одевайся скорее.
Он ласково ваял ее за руку, нисколько не ревнуя, почти сочувствуя.
Девушка вырвала руку.
— Не подходи! — крикнула она в бешенстве. — Ты что обрадовался? Все равно не полюблю. Презираю тебя! Всегда буду презирать!
Это было так грубо, так некрасиво, так несправедливо, в сущности. Ведь Мир не улетал с ней, он отправлялся на Оберон. Но… оставалось двадцать пять минут. Некогда было обижаться, объясняться и уговаривать. Мир схватил Юну за шиворот, как котенка, и сунул ногами вперед в скафандр. На Ариэле такие вещи проделывались без труда. Потом он нахлобучил шлем. Юна еще что-то кричала изнутри.