— Какое свинство! — возмутился он. — Ну как так можно! Ведь здесь же не только писатели. Вот и я тут стою. Что ж, значит, я тоже бездельник?
Факт, однако, оставался фактом. Заслуженно или незаслуженно, но инженеры человеческих душ были причислены к самым привилегированным слоям советского общества Легко с этим своим привилегированным положением освоились, быстро к нему привыкли, очень им дорожили и ни с кем не собирались им делиться.
Об этом — следующий мой правдивый рассказ, действие которого тоже происходило в Коктебеле.
* * *
На закрытом для простых смертных писательском пляже людей в тот день было совсем мало: человек пять-шесть, не больше. Была поздняя осень, купальный сезон уже кончился: в холодное море отваживались лезть лишь немногие смельчаки. Но солнце пригревало довольно сильно. И какая-то немолодая женщина с маленьким мальчиком — очевидно, внуком — шумно выражала свой восторг по поводу того, что нашлось все-таки в этом проклятом необустроенном Коктебеле местечко, где от палящих солнечных лучей можно укрыться под тентом.
— Моему Андрюшке, — говорила она, — солнце категорически противопоказано. И для нас это такое счастье!
Загорающая на солнце писательская жена — красивая холеная женщина — вполголоса сказала мужу:
— Володя, по-моему, эти люди не из нашего Дома…
— Ну и что же, Наденька? — робко возразил он.
— Во-ло-дя, — стальным голосом сказала она.
Володя нехотя встал и поплелся к возведенной недавно у входа на пляж помпезной деревянной арке, возле которой сидела дежурная в белом халате.
Он что-то пошептал ей, кивая в сторону прячущихся под тентом, и вернулся к жене.
А следом за ним на пляже появилась и дежурная.
Подойдя к счастливой бабушке внука, которому врачи строго-настрого запретили лежать на солнце, она вежливо спросила, есть ли у них пропуск. Пропуска, естественно, не оказалось. Тогда она так же вежливо объяснила, что этот пляж — не для всех, а только для тех, кто имеет право.
И пошли они, солнцем палимы…
* * *
А в заключение — еще одна, последняя моя история про инженеров человеческих душ. Совсем коротенькая.
Ночью того дня, когда сняли Хрущева, во внутреннем дворе нашего писательского дома раздался зычный мужской голос:
— Писатели!.. Слышите меня?!
Проснувшиеся писатели приникли к окнам. Некоторые даже высунулись из форточек.
Голос внятно, раздельно произнес:
— Гов-ню-ки!
Возражений не последовало.
Писатели отпрянули от окон и легли спать.