Современная Бунину критика много раз заявляла: Бунин — певец старого барства, усадебной печали, осенней грусти, увядания, дворянских гнезд, оскудения и запустения, уходящей России. Он и сам не раз подавал поводы к таким умозаключениям. Кроме того, резкий в суждениях, неуживчивый, эгоцентричный, с тяжелым характером, Бунин — об этом говорят все мемуаристы — на каждом шагу ожесточал своих критиков.
Он много раз подчеркивал, что не застал уже проявлений крепостничества, умилялся старой жизнью, уверяя, что между барином и мужиком в быту была небольшая разница; выпорет, скажем, барин слугу Гераську в обед, а вечером, глядишь, оба «жундят» на балалайках. Обогащали баре свою хилую кровь здоровой крестьянской кровью, женясь иногда на неровнях. Беззаветно и безответно влюблялись в суровых господ крестьянские девушки («Суходол»). Все это имело основание выглядеть идиллией. Казалось, Бунин порывал с одной из основных, гуманистических традиций русской литературы.
У Бунина никогда не было особой похвальбы своей «голубой кровью». Но он гордился, что их род знаменит: была поэтесса Анна Бунина в начале XIX века. Афанасий Бунин был отцом поэта В. А. Жуковского. Портреты Пушкина, Лермонтова, Баратынского, по воспоминаниям Бунина, с детства в их доме воспринимались как фамильные. С особой зоркостью Бунин наблюдал повсеместное разорение дворянских имений, потерю прежних благоприличий, с ненавистью относился к новейшим торгашам, невежественным, чуждым преданий, скупавшим барские имения.
Неприкаянным чувствовал себя Бунин в жизни. Отсюда обилие путешествий, мотаний из страны в страну, постоянные разъезды, жажда смены впечатлений: Турция, Греция, Палестина, Тунис, Цейлон, Италия, Сицилия, Капри, Румыния, Сербия. Отсюда духовное погружение в библейскую древность, во времена фараонов, в экзотику чужих народов со страстным желанием разгадать секреты человеческого бытия, крушений цивилизаций, царств и империй. Отсюда и «курганы», «Млечный Путь», «звезды», которые Бунин любит созерцать, «разговаривать» с ними.
Бунин откликается на все многообразие жизни, картины ли это повседневной действительности или раздумья над сущностью человеческой души, — все оказывалось злободневной современностью («Деревня», «Ночной разговор», «Божье древо», «Старуха»). Восхищается силой и удалью русского человека («Захар Воробьев», «Лирник Родион», «Веселый двор»). Или воображение заносит его в тридевятые дали — и он запечатлевает колониальное рабство на Цейлоне («Братья»), перекликающееся с рабством в отечестве. Горечью обливается его сердце в годы разразившейся первой мировой войны от зрелища кровавых массовых убийств, и он обрушивает свой гнев на миллионеров, прожигателей жизни («Господин из Сан-Франциско»). Но вот забурлила и патриархальная Россия, уставшая от бессмысленной войны, начинающая подумывать о том, как бы расправиться со своими толстосумами, ввязавшимися в мировую бойню. Стали мужики поговаривать: а землю у господ надо отобрать; погоди, и до царя дойдем («Последняя осень»).