Когда солнце село, долго краснел закат, а над ним, выше, горела золотая Венера. Вместе с сумерками потянулись из-под горы к церкви наряженные бабы, мужики в сапогах и пиджаках, все с белыми узелками в руках.
В десять пошел в церковную караулку. Накурено, тесно, вся караулка полна. Под образами сидит мужичок с маленькой женской головой в черных крупных волосах. Одет в черный армяк, подпоясан черной подпояской. Все моргает, жмурится, приглаживает волосы. Рядом — мужик с масленой и как будто завитой бородой, с маслеными лазоревыми глазами, наладивший всего себя под благолепие. Потом старик — весь мшистый и могучий, осанистый, совсем из древности. Возле него баба, высокая, худая, с глазами гремучей змеи, в цветистом платье.
Разговор о раненых и беженцах:
— А на раненых подай да подай! Яиц им неси, холста дай, а нам из чего давать?
— На раненых? — спросил, жмурясь, мужичок. — На каких таких раненых?
— А нам из чего на них давать? У меня вот всей земли осьминник, а я сам-семь!
— А им, этим самым беглецам, откуда ж взять? — спросил мшистый старик.
— Они побогаче нас с тобой, — сказал мужичок.
— Дурак ты, брат!
— Я дурак?
Покачал, жмурясь и улыбаясь, головой:
— Беглецы! Почему же такое беглецы? Ихнее дело, значит, там не вышло, вот они и бегут сюда? Вон к нам прислали одного, он всех кур перевел, всех пожрал…
Потом разговоры о войне. Кто говорит, что наша возьмет, кто сомневается.
— А ну, как не возьмет? — опять весело-ехидно сказал мужичок. — Его, врага-то, видать, нашими овцами не затопчешь!
На него дружно закричали. Он замолчал, но все крутил головой.
— Да, авось, мы не одни, — сказал мшистый старик. — Кабы мы одни, а то с нами Англия, Франция, дай бог им здоровья.
Вошел Бодуля, — пустой, бездельник, легкомысленный, — топнул лаптями:
— Нашего (царя) ни одна не возьмет! Наш все державы пройдет! Где ему, к чертям, немцу этому!
Кто-то с радостным удовлетворением, с кашлем захохотал:
— Вот он на Париж полез, да завяз! Всю свою державу ранеными забил!
Благолепный мужик подхватил:
— Вот бы еще стражников туда, на фронт, согнать, они всю эту службу давно знают! А тут чего им сидеть!
Вышел в церковный двор. Темно, свежо. Небо темно-синее, сказочное от белых крупных звезд.
В темноте кто-то уверенно говорил:
— Нет, это все брешут. Ничего после этой войны не будет. Как же так? Если у господ землю отобрать, значит, надо и у царя, а этого никогда не допустят.
И кто-то резко отвечал:
— Погоди, и до царя дойдут. Что ж он весь народ на эту войну обобрал? Вон опять надо на Красную Горку рекрутов отправлять. Разве это дело? Вся Россия опустела, затихла!