и вогулы из всех своих духов главным считают медведя. Он для них — человек верхнего мира, одетый в лесную шубу. Чтобы повелевать тайгой, ему надо нести ее в себе, уметь все, что умеют бегающие, ползающие и летающие.
Не успел Тоян подумать так, а у Тыркова уж медведь на языке. Вспомнил, как угощали его прошлой зимой кодские уштяки. Завернули в ягодные листья самые сочные куски медвежьего мяса, положили в золу, а сверху стали жечь костер. Жгут и приговаривают: «Мы не убивали тебя, хозяин тайги. Мы тебя любим. Тебя убил тот, кто пришел и хочет есть. А нам не надо. Мы добрые».
Не дожидаясь, пока эушталар сморщат темные лица в ответной улыбке, Тырков засмеялся сам, потом с шутливой серьезностью взял с блюда слоеный кусок казы[68] и бросил в рот.
Это остановило улыбку Тояна.
Эушта — народ коня. Прежде чем взять казы, посланник высмеял уштяков, которые едят мясо своего божества. Неужели он хочет высмеять и эушту?
Их взгляды встретились.
— Ну? — спросил Тырков. — Как?
— На все воля Аллаха, — сомкнул ладони Тоян. — Он дал нам коня. Кто дал уштякам медведя, мы не знаем.
— Да я не о том… Они говорили: тебя убил тот, кто пришел и хочет есть. А пришел я! Меня угощали! Я хотел есть. Ясно?
— Мы так не скажем.
— И на том благодарствую.
Новая досада дернула брови Тыркова, но посланник и теперь не дал ей воли. Он запихнул под локоть вывалившуюся оттуда подушку и вновь заговорил о милостях Москвы к владетельным сибирянам, среди которых замиренных не меньше, чем замирившихся по своей охоте. Особо вспомнил Маметкула, который приходил громить чусовские городки Строгановых, а после воевал против Ермака и много всякого урона нанес русийским людям и ясачной казне. Двоюродный брат разбойного Кучум-хана, он и сам был разбойником. Но Москва не злопамятна. Получив Маметкула в плен, она протянула ему руку дружбы, и когда Маметкул протянул в ответ свою, сделала его при себе воеводою. С тех пор ходил Маметкул против шведов (есть такой народ по ту сторону Русии), и против татар (есть много татар разного склада и языка, которые не только с Москвой, но и меж собой воюются). В тех походах и заслужил он себе честное имя Маметкула Алтауловича. Только знатных и почетных людей принято на Русии величать по отечеству. Стало быть, отца Маметкулова Алтаулом звали.
Мог бы и Кучум-хан, сын бухарского Муртазы, царю служить, да не захотел. Гордыня его обуяла. Думал, коли раньше были русийские города под ордой, то, неровен час, вернется старое. Скольких людей перебил и переграбил, воюя с Москвой, а все зря. Настигла его заслуженная кара.