Вот тебе и зима, подумал он с каким-то невеселым удовлетворением и стал собираться домой. Выдвинув ящик, он сгреб в него все, что было на столе, и резко вбросил его обратно. В отделе уже горел свет. Сильный белый свет, едва смягченный светильниками. Профессиональный свет конструкторов, чертежников, инженеров.
Потом он пошел в угол, надел плащ, беретку и, не застегиваясь, стал протискиваться сквозь обращенные на него взгляды к выходу. Уже взявшись за ручку и приоткрыв двери, он оглянулся.
— Ну, счастливо. Я пошел.
Поколебавшись несколько мгновений, не то ожидая чьих-то слов, не то думая — не забыл ли чего, он плотно закрыл за собой дверь. Не торопясь спустился по длинным лестницам многоэтажного здания, прошел через вестибюль и остановился уже за громадными стеклянными дверями, похожими на витрину.
Все так же шел снег. Даже плотней, чем раньше. Вблизи снежинки казались еще крупней, а их полет — замедленнее. Была такая тишина, что он, кажется, слышал, как снежинки с мягким шуршанием опускались на плечи.
Мимо прощебетали девушки из соседнего отдела.
— Спокойной ночи, Алексей Петрович!
— Привет, — ответил он.
Прошествовал шеф. Спокойно, невозмутимо. Даже нет… Безбоязненно. Вроде над ним был прочный невидимый колпак. Рядом с ним проплыл громадный и послушный, как дрессированный дог, портфель.
Алексей прошел под темной громадой моста, мимо черного парохода, который на старости лет стал рестораном, и вышел на набережную. Машин на мосту видно не было. Только бесшумные их огни проплывали в воздухе. Пахло снегом, большой рекой, мерзлыми листьями, присыпанными снегом.
Впереди проступили низкие строения причала. Заколоченные досками кассы, сваленные в кучу скамейки, несколько ящиков от мороженого. Издалека, из-за густой снежной завесы донесся крик паровоза, вынужденного уходить куда-то на ночь глядя. Отяжеленные снегом волны плескались в гранитные плиты.
У Алексея было странное состояние — он все больше проникался сочувствием к ржавому корпусу какой-то посудины, которая чернела в холодной воде, к газетному киоску с выбитыми стеклами, к этому снегу, которому суждено завтра растаять, к далекому паровозу, который так отчаянно кричал несколько минут назад.
Вдруг Алексей услышал какой-то посторонний звук. Шаги. Он оглянулся. Человеческая фигура в нелепом тулупе медленно приближалась к нему. Сторож. Пора уходить.
— Ухожу, — сказал он, предупреждая сторожа. — Зря поднялись только.
— Оставайтесь, чего там…
— Нет, пойду, а то еще нечаянно стащу что-нибудь.
— А чего тут тащить-то? Тут и захочешь — не возьмешь, — добавил сторож. — Если не спешите, идемте ко мне, в сторожку? А? Там тепло, а? Посидим… — в его голосе было заискивание, будто он опасался остаться один.