— Значит, так, — сказал он. — Мы не договорились. Я считаю, что вы поступили плохо. И Нина так считает. Ваш поступок недостоин того высокого положения, которое вы занимаете в нашем обществе, и потому должен быть осужден. Я понятно выражаюсь?
— Ну, сосед, ты даешь! — Матафонов рассмеялся, не подозревая даже, какие события назревают, какие тучи собираются в эти самые секунды над его беспечной головой.
— Вы знаете, как вела себя Панасьева. И своим решением покрываете порок. Это нехорошо. Я объявляю вам войну.
— И в чем же заключаются боевые действия? — весело удивился Матафонов.
— Я буду снимать вас с занимаемой должности. Вопросы есть? — спросил Витя, и в голосе его не было ничего, кроме заботливости.
— Ладно. Поболтали, и хватит. Будь здоров. Кстати, я могу взять ее на должность уборщицы. Пусть подумает.
— Через год я предложу вам эту же должность. Вы слышите? Через год.
— Катись! — сказал Матафонов, распахивая дверь на площадку.
Витя с достоинством вышел, не торопясь спустился с третьего этажа и углубился в ночной город. Дождь шел сильнее, но Витя не ощущал его, не замечал капель на своих очках. Он видел товарищеский суд, стол, покрытый красным полотнищем, и в президиуме за этим столом видел Матафонова, Панасьеву, Ваську-шалопута — лица их были строги и неумолимы, поскольку они осуждали воровку, его жену, Нину. И перед ним вдруг открылась истина, похожая на разверзшуюся пропасть, — Витя вдруг понял, что, если он хочет жить и дальше, он должен выполнить свое обещание и снять Матафонова с должности. Иначе не сможет он болеть за «Днепр», говорить о футболе, о задачах, стоящих перед латиноамериканскими странами, и о путях, которыми должна пойти в своем развитии Южно-Африканская Республика. Не будет у него такого права. Он перестанет встречаться с друзьями, писать письма и отвечать на телефонные звонки, перестанет надевать белую рубашку, дарить Нине колготки ко дню рождения, не придет на свадьбу сына. Потому что за его спиной останутся навсегда позор и бесчестье.
Самое, может быть, озадачивающее во всем этом было то, что Витя работал слесарем-сантехником и его возможности никак не соответствовали обещанию снять руководителя, у которого в подчинении десятки столовых, кафе и ресторанов, у которого в друзьях самые уважаемые и влиятельные люди города, у которого молодость, здоровье набирающего силу начальника, которого не сегодня завтра заберут в управление, а то и в министерство…
Однако, бросая столь рискованные слова в лицо уважаемому человеку, Витя четко сознавал, что делал, понимал он и то, что жизнь его этой дождливой ночью обрела смысл зловещий и мстительный. Не смог бы он вот так бродить под дождем, предаваться печали и дерзко размышлять, если бы смолчал, стерпел и оставил бы в своей душе беспомощность и смиренность. В детстве он сражался со Змеем Горынычем, потом пошли татары, потом ему во что бы то ни стало потребовалось подбить дюжину немецких танков, и он множество раз засыпал, видя уже затуманенным сознанием горящие машины с черными крестами на башнях — они пылали во дворе его избы, у школы, в которой он учился, возле дома, где жила одна красивая девочка. Витя засыпал, убедившись, что ни один чернокрестный танк не ушел, что коптящее пламя охватило даже тот, который, развернувшись на полном ходу, устремился в ближайший лес, что и его настигла пуля, граната, огнемет, ракета Вити — они менялись с развитием военной техники и его представлениями о том, как следует поражать танки.