— Я человек маленький, посмеются — на здоровье.
— Но я же могу на тебя в суд подать.
— Неужели подадите? — обрадовался Витя.
— Не подам, — вздохнул Матафонов. — Не могу. Мы с тобой в разных весовых категориях… Даже нет, мы в разных видах спорта. Шашист не может выйти против городошника… Давай так договоримся… Я беру Нину на прежнюю должность. Беру, несмотря на запись в трудовой книжке. Уж за это одно мне может не поздоровиться, но на это иду. Ты доволен?
— Нет. — Витя покачал головой. — Условия прежние. Вы должны поизвиняться перед Ниной, и чтобы при этом были те же люди, при которых вы ее обидели. Кроме того, нужно изменить запись в трудовой книжке. Она не воровка, вы это знаете. И еще одно… Вы оплатите все понесенные нами убытки.
— Какие убытки?! — отшатнулся от стола Матафонов.
— Сейчас скажу… Нина три месяца была без работы по вашей вине. Помимо материальных убытков, она понесла и моральные. Но у нас не принято погашать моральные убытки, у нас считается, что это и не убытки вовсе, не настолько, дескать, мы все горды, чтобы моральные убытки считать, дескать, спасибо скажите, что живы остались…
Матафонов улыбался, кивал.
— Повторяю: моральные убытки не в счет. Однако я тоже уже полгода не работаю. Это тоже необходимо оплатить. Далее… Я ездил в Москву. Билеты, гостиничные счета целы, суточные вы должны оплатить по государственным расценкам, два рубля шестьдесят копеек, хотя, сами понимаете, в эти деньги не уложиться… Опять же я вынужден был понести и определенные судебные издержки… Сейчас покажу документы. — Витя прошел в комнату и вернулся с папкой. Он развязал тесемки и уже хотел было откинуть верхнюю картонку, но Матафонов остановил его.
— Не надо, — сказал он и поднялся.
Витя тоже встал, завинтил крышку на бутылке с водкой, завернул в бумажку оставшиеся кусочки огурца, порезанную колбасу, нетронутый лук и все вручил гостю.
— Сволочь ты, — сказал Матафонов тихо, но твердо.
— Да? — Витя вскинул кудлатую свою голову, посмотрел на Матафонова сквозь толстые стекла очков. — Конечно, я сволочь, поскольку не стерпел вашей подлости. Вот если бы я утерся, как мне и положено, тогда бы я понравился, да? Конечно, я сволочь, поскольку осталась во мне еще капля достоинства, не все еще вытравлено и выжжено! Конечно же, я сволочь, поскольку занимаюсь сантехническими ремонтами, присматриваю за вашим унитазом, чтоб он дерьмо ваше без задержек пропускал, и позволил себе обидеться! Вы не можете, а я могу! Вот что вас бесит! — Губы у Вити прыгали, он сделался необыкновенно бледным и, стоя в проеме двери, не давал Матафонову выйти из кухни, и тот вынужден был слушать с оттопыренным карманом, из которого торчало горлышко бутылки, в руках его расползался пакет с огурцами, кружками колбасы, выскальзывающей луковицей. — Если бы я согласился, что моя жена воровка, если бы она с этим согласилась, ты бы снова взял ее через месяц на прежнюю должность, взял бы! Кому-то и работать надо! Вон Ваську-шалопута в любую минуту сажать можно на годик, на второй, но ведь он нужен тебе, нужен! Ты только растоптанных возле себя терпишь, у которых уже спинной хребет выдернут и они кланяются без конца во все стороны! У тебя у самого, товарищ Матафонов, спинной хребет отсутствует, ты сам кланяешься, лишь бы только сохранить кресло, кабинет, ставку, пакет с колбаской. Где ты эту колбасу взял? В каком таком магазине купил? Сказать? Васька-шалопут со склада принес. Нет вокруг тебя ни одного человека с какой-никакой гордостью! Эту попрошайку из управления ты ни разу сволочью не назвал! А почему? Ведь знаешь, сколько она даровых продуктов унесла из столовок, буфетов, складов. А сколько Нина за нее заплатила, знаешь? Ты сам, уважаемый товарищ начальник, вынуждал Нину воровать, и Панасьева вынуждала. Если бы Нина действительно воровала, ты бы простил, уберег бы от наказания, пусть только она согласилась бы себя сволочью считать. Слушай меня, Матафонов, внимательно. Слушай, потому что в другой раз этого не скажу. Если я ничего не добьюсь, я растопчу тебя, понял?! Ногами, вот этими ногами растопчу до мокрого места! Отвечай, понял?!