Толстяк схватил за горлышко зеленоватую бутылку с еще недопитым вином и бросился к убийце. Но тот быстро и безошибочно пробежал между столиками, перепрыгнул через стойку и скрылся в подсобке. Он надеялся через служебный вход выскочить в парк, но дверь оказалась запертой, ею вообще не пользовались. Тогда он хотел снова выскочить в зал, но по узкому коридору на него уже шел толстяк. Убийца был безоружен, его нож еще торчал в спине убитого, а проскочить мимо здоровяка было невозможно. В последней надежде он рванул узкую боковую дверь, нырнул в кладовку и заперся изнутри. Тогда рыжий, отбросив бутылку, накинул щеколду, повесил лежавший рядом замок и защелкнул его.
— Оттуда можно выбраться? — спросил он у буфетчицы, которая стояла тут же, прижав руки к груди.
— Нет. — Она покачала головой.
— Тогда смотрите — сказал толстяк, — я сейчас. Пойду за милицией.
Буфетчица кивнула.
— Пусть сидит. Там в кладовке у вас есть топор, молоток, секач какой-нибудь?
— Молоток.
— Хорошо. Я быстро. — И он выбежал на улицу.
Пенсионер, сидевший за крайним столиком, доел мороженое, вытер ладонью губы, поднялся, одернул пиджак, поправил одинокий остроконечный орден на лацкане и вышел, словно бы не интересуясь происходящим. Конечно, ему было любопытно, но он трусил и, отойдя метров двадцать, присел на парковую скамейку.
Несколько мужчин из соседнего дома, задержавшиеся здесь после работы, тоже покинули кафе. Все происходящее было настолько непривычным для них, что они ушли, не пытаясь даже понять, что случилось, из-за чего, с кем. Последний чуть было не наступил на струйку крови, вытекшую из-под убитого, в последний момент шарахнулся в сторону, однако на ногах устоял, выровнялся и, прибавив шагу, догнал сослуживцев.
Оцепеневшие от ужаса девушки неотрывно смотрели на лежащего, на забрызганный кровью асфальт, потом, как-то одновременно придя в себя, бросились бежать. На спинке стула осталась висеть забытая сумочка, а на столе — зеркальце и тени фиолетового цвета. Такие тени трудно достать, и через полчаса девушки вернулись. Все оказалось нетронутым.
Над трупом склонились трое ребят — похоже, студенты. Один из них пытался подсунуть под голову картонный ящик из-под пирожков, второй несмело, двумя пальцами пробовал оторвать от раны прилипшую безрукавку, третий побежал звонить в «Скорую помощь». Он быстро дозвонился, но все никак не мог назвать адрес, не зная, как называется эта улица.
Буфетчица стояла, прислонившись затылком к стене и закрыв глаза. Со стороны могло показаться, что она молится. Впрочем, это было не так уж далеко от истины. Она знала того, кто сидел сейчас в кладовке. Каждый вечер он приходил в кафе и покупал у нее бутылку сухого вина. Иногда заглядывал с друзьями и тогда брал две-три бутылки. А пустые всегда оставлял. Он сам приносил их, ставил на прилавок и уходил, не требуя каких-то там копеек. Были у нее и другие источники дохода, но и о его копейках она не забывала. И еще он иногда шутил с ней, спрашивал о здоровье, передавал привет дочке. Да, у нее была дочка, но какая-то безразличная, она лишь просила деньги, не всегда даже говоря, зачем они ей понадобились. А шутить с матерью у нее не было ни времени, ни желания. Начальству тоже было не до шуток, оно требовало выручки, выручки любой ценой. А покупатели — быстрого и вежливого обслуживания и, впадая в гнев, требовали жалобную книгу и такое там писали, такой злобной и жадной изображали буфетчицу, что та, случалось, рыдала над этими записями. И только вот тот, который сидел сейчас в кладовке, шутил с ней, спрашивал о здоровье и передавал привет дочери.