— Нет.
— А я боюсь… Ты слышишь?
Андрей не отвечал. Он спал. А утром, когда, уже одетый, стоял у двери, Нина подошла к нему вплотную и посмотрела почти ненавидяще. У нее было маленькое, очень чистое и бледное лицо.
— Ты можешь думать обо мне все, что угодно… Например, что я специально выхожу на станцию завлекать несчастных приезжих… — На глазах у нее появились слезы, но не падали, и глаза от этого стали большими и беспомощными.
— Опомнись, Нина! — засмеялся Андрей. — У вас приезжие бывают раз в году!
— Понимаешь, когда это дурацкое дерево упало почти на самые окна, я думала, что с ума сойду, — она перевела дух. — Не могу, понимаешь, не могу я ночевать одна, когда буран…
Андрей осторожно взял ее ладони, внимательно посмотрел на них, отметив про себя, что руки у Нины натруженные, что работа у нее далеко не канцелярская, хотя и уход за домом тоже требует усилий — печь, уголь, дрова, воду, наверно, приходится носить из колодца…
— Нина, — медленно проговорил Андрей, — понимаешь, заснул. Заснул. Ну что делать — бывает. Когда-нибудь я очень пожалею, что все получилось так нескладно. Ладно, признаюсь — я уже жалею об этом. Если бы ты знала, как мне горько сейчас, как горько! — Андрей наклонился и осторожно поцеловал ее соленые от слез губы. — Не злишься?
— Катись! — улыбнулась Нина сквозь слезы.
Андрей с трудом протискивался по узкой снежной траншее, в которую превратилась главная улица Синегорска. Каждый раз, когда кто-то шел навстречу, он прижимался спиной к сугробу, и им кое-как удавалось разминуться. Чтобы попасть в столовую, Андрею сначала пришлось пройти по ее крыше. Внутри было темно и холодно. Ночью вывалило громадное витринное стекло, и теперь половину зала занимал покатый, мерцающий в полумраке сугроб. У раздаточного окошка горели свечи, у входа несколько собак, прижавшись друг к дружке, втиснулись в угол. Опасаясь, что их выгонят, они изо всех сил старались занимать как можно меньше места. Их лежбище слегка подтаяло, на лапах висели сосульки. Глаза у собак были настороженные и виноватые.
— Меню можно не смотреть, — произнесла из темноты кореянка. — Света нет, воды нет, кушать нет.
— А что же есть?
— А вот…
На отдельно стоящем столе Андрей увидел тарелку с узкими холодными котлетами и поднос, на котором ровными рядами стояли стаканы с белым сухим вином. Вначале он было подумал, что это компот, но, отхлебнув, понял — вино.
— «Зоненкюсте», — сказала кореянка, гордая тем, что запомнила и произнесла такое диковинное слово. — Вино так называется. — При теплом свете свечи сверкнула ее улыбка, матово блеснули тугие щеки. Несмотря на маленький рот, губы у нее были большие, темные и выдавались вперед, будто она насвистывала что-то.