— Ты так бледна…
Камилла покачала головой.
— Несчастная Черубина… Все просто ужасно. Кто и во имя чего рискнул подобным?
— Успокойся, дорогая, без Божьего попущения с головы человеческой волос не падает. — Голос Гаэтаны был спокоен и безмятежен.
— А ты когда видела её в последний раз?
— Вчера днём, когда она дала десять дукатов этому ничтожному распутному Альмереджи, которого ночью принимала.
— Ты думаешь… ты думаешь, это он отравил её? Нет…
— Может, и не он. — Гаэтана не спорила. — Зачем ему травить её? Проще было деньги из неё тянуть.
— А почему… почему ты об этом не сказала мессиру д'Альвелле?
Гаэтана на мгновение смешалась. Но тут же и объяснилась.
— Зачем? О том же самом ему уже наша дорогая Иоланда поведала.
— Но ты никого не подозреваешь?
— Что толку в бессмысленных подозрениях? — Гаэтана пожала плечами. — Черубина была глупа, жизнь вела распутную…
Камилла бросила взгляд на подругу и осторожно проговорила:
— Я сегодня встретила… мессира ди Грандони. Он жестокий человек. Он…
Гаэтана резко перебила подругу.
— Мессир Грациано ди Грандони никогда не отравил бы Черубину.
Камилла бросила внимательный взгляд на подругу. В голосе Гаэтаны и в том, как она произнесла имя шута, сквозило какое-то странное насмешливое уважение.
— Ты так уверена? Я, впрочем, тоже не думаю…Ты считаешь его достойным человеком?
— Кого в эти дьявольские времена назовёшь достойным? — снова пожала плечами Гаэтана. — Но он Черубину не принимал всерьёз. Мессир шут очень немногих принимает всерьёз. Боюсь, он и к нам относится, — она беззлобно усмехнулась, — несерьёзно. — Тут улыбка пропала с её лица. — Но Черубину-то убили не шутя.
Камилла закусила губу и ничего не сказала.
* * *
Ладзаро Альмереджи после разговора с Тристано пришёл к себе и плюхнулся на постель. На душе было пакостно, ему совсем не понравился взгляд, которым его окинул подеста — презрительно-насмешливый, пренебрежительный, каким по минование надобности окидывают шлюху. Ладзаро прикрыл глаза. Ну и чёрт с ним. Пусть думает, что хочет.
Но сумел ли он всё же убедить Тристано в своей невиновности? Ладзаро знал, что нравился Черубине: она всегда готова была отказать любому любовнику, если могла рассчитывать на свидание с ним, считала его галантным красавцем, истинным придворным, даже была влюблена в него, но выполняя все его прихоти, он видел это, не была взволнована. Черубина в его понимании была скорее дурой, чем потаскухой. Она позволяла себя брать, но отдавалась бесстрастно, и Альмереджи казалось, что в постели с ним она просто мечтала о прекрасном рыцаре или грезила о героях великого Ариосто. Вот Франческа — та была подлинно похотлива и превыше всего ценила мощь мужского достоинства, денег не брала, но зато и в долг никогда не давала.