Альдобрандо знал, что знатные люди часто оплачивали услуги наёмных убийц, чтобы освободиться от докучавшего им человека. Город изобиловал на все готовой шпаной, всюду ошивались бродяги и дезертиры из армии, слуги, которым надоело их ремесло, крестьяне, согнанные с земель неурожаем, мародерствующие школяры и сутенёры. Даноли опустил глаза. Он не решился спросить, кто такой Джезуальдо Белончини и чем Песте вызвал столь яростную ненависть, но восхитился бестрепетным мужеством этого человека.
Тот не играл в смельчака, скорее в нём чувствовалось то ли бесстрашие безнадёжности, то ли отвага бессмертных. Он или не хотел жить, или был уверен, что выживет вопреки всему. Граф вежливо спросил у мессира ди Грандони, где тот научился столь мастерски владеть оружием, на что шут пожал плечами и ответил, что взял в руки меч с пяти лет.
На стене, противоположной той, где была фреска, располагалась коллекция оружия. Здесь были клинки с высокими острыми рёбрами, пробитыми множеством отверстий, на рукоятях рядом с выбитым именем мастера темнели изречения «In Dio speravi» — «Уповаю на Бога», «Vim vi repellere licet» — «Насилие позволяется отражать силой» и «Fiat voluntas Тua» — «Да будет воля Твоя». Венецианские кинжалы из Беллуно, чинкведеа, фусети из Брешии, оружие венецианских морских бомбардиров, даги с длинной крестовиной и ажурной гардой и ушастые бургундские кинжалы тоже имели надписи, но куда менее смиренные. «Не уступающий и множеству», «Подчиняю обстоятельства, а не подчиняюсь им», «Среди оружия законы безмолвствуют» — свидетельствовали они о себе. Надписи были и на левантийских дагах, что шут метнул в убийц. Сейчас, тщательно очищенные шутом от крови и вытертые, они покоились на столе. «Mors immortalis», «бессмертной смертью», звался один из них. Надпись на втором тоже была лаконична. «Ultima ratio». «Последний довод». Песте коротко пояснил гостю, что сама эта коллекция — фамильная, дедовская, её всегда наследовал старший сын, после же смерти его старшего брата она досталась ему.
В свете напольного канделябра и огня из камина Даноли исподлобья внимательно разглядывал и того, кто приютил его на ночь. Надменное бледное лицо с высоким лбом. Под густыми с изломом бровями — большие глаза, холодные, тёмные, умные. Слабо очерченные скулы и чеканный заострённый нос с тонко вырезанными, чувственными ноздрями. Красивые губы. Удивляла могучая в сравнении с худобой лица шея. Изумляли ширина плеч и мощь торса. Очень сильные руки сжимали перчатку, словно рукоять меча. Контраст необузданной внутренней силы этого мужчины и его утончённого лица заворожил Альдобрандо. Лицо шута в отблесках каминного пламени странно помолодело. Если днём Альдобрандо дал бы ему около тридцати, то сейчас он казался двадцатилетним, и Даноли не мог не отметить, что он ошеломляюще привлекателен: редкая женщина не выделила бы его из толпы.