Обрубочная расположена у выхода цеха. Литейщики шли после работы чумазые, пропитавшиеся запахом жженого чугуна, с радостным облегчением, какое всегда чувствует человек после работы.
— Что, ребята, — подсмеивались они над обрубщиками, — затыркались? Может, вам пособить, вы попросите.
Коренастый обрубщик с мясистыми покатыми плечами, зло ворочая тяжелую деталь, через силу выдохнул:
— Ну, что ж, подсоби — и то дело, чем языком во рту плескать.
— Хе–хе — подсобить, а вы потом за мое усердие деньжонки получать будете? — отбрехивался литейщик.
— Мы? — Обрубщик оставил деталь и, обдавая горячим дыханием литейщика, проговорил, задыхаясь от обиды: — Мы на чужих руках не загребаем, мы соединенную упряжку в пользу Осоавиахнма можем, во!
— Это здорово, ой да Семен Игнатич, угробил, ну что ж, придется, видно, помочь.
Литейщики начали переодеваться. Терехов, большой гастроном, хорошего табачку вытащил, пачку папирос высшего сорта и, победно ею потряхивая, кричал:
— А ну, работнички, налетай: для такого случая не жалко. Эх, была не была, назавтра другие купим — налетай, ребята!
И ребята налетели. В другое время никогда у Терехова не выпросишь: уж очень он на папиросы жаден. Так организовался «самотеком» субботник. Пробка была в два часа ликвидирована, детали разливочной поступили в механический цех, где была проведена уже подготовительная работа и их давно ждали.
Ветер, пропыленный сухим колючим снегом, раздираемый на клочья железными лезвиями конструкций подъемного сооружения разливочной машины, со скрежетом и воем метался по строительной площадке. Работа по монтажу идет полным ходом. Разгоряченные работой ребята не чувствуют, как куски холодного продрогшего ветра падают в рукава, за воротник, как сваренные едким шипящим голубым пламенем автогена, пропитанные жгучим морозом железные детали конструкций льнут холодком к телу. Ведь весь завод с напряженным вниманием следит за их работой, о разливочной говорят, волнуются. Митька Холопин висит на животе на самом верху подъемного сооружения, вниз свисают две болтающиеся ноги в огромных распухших валенках. Холопин крепит блок, работа трудная и ответственная. Внизу стоит обрубщик Терехов, он задрал кверху голову, из желтой сморщенной шеи торчит хрящеватый кадык.
— Митька! — кричит Терехов.
Тут слышится в небе потревоженный бас Митьки:
— Что надо?
Терехов прикладывает руки ко рту и наставительно орет:
— Ты, значит, как надо, делай, чтоб, значит, все как надо было.
— Знаю. Катись! — невозмутимо гремит в ответ Митька сдавленным басом. К Терехову подходит Макар Калиныч, от его фигуры с тучным выпуклым брюшком веет добродушием и довольством.