В лагере, через несколько месяцев, его ждал полный ассортимент: видел разборки, наблюдал, как проходят этапы, но самое тяжёлое, оказалось, убедиться в том, что ты очень долго теперь не сможешь остаться один. Он сидел с диссидентами, запоминал тюремный фольклор, учился выстраивать отношения с теми, с кем в обычной жизни и говорить бы не стал, но при этом так и не начал курить и не обзавёлся даже самой скромной наколкой.
Два судьбоносных лагерных знакомства – Анатолий Верховский и Борис Перчаткин. Диссиденты, искренние христиане, попавшие в тюрьму именно за свою бесстрашную веру. Верховский – церковно-общественный деятель, устроил первое моление на Ганиной Яме, где нашли тела царственных страстотерпцев, – но это было уже после лагеря, где он сидел как антисоветчик и клеветник. Именно он, Толя Верховский, подарил нашему герою книгу знаменитого Николая Никольского о Древнем Востоке и сделал на ней дарственную надпись. Боря Перчаткин, секретарь общины христиан-баптистов, вручил ту самую, первую Библию. Половину жизни наш герой читал Ветхий Завет, бегло пролистывая Новый, – вторую половину вчитывался в Новый, а Ветхий и без того уже знал наизусть. Всего и всегда – по два, по две, по двое. Екклесиаст сказал:
«Хорошо, если ты будешь держаться одного
И не отнимать руки от другого».
В тюрьме он стал не только поэтом, но и евреем – не по происхождению, а по ощущению. Если попытаться ответить на тот давний вопрос, что может быть важнее крови, то это, пожалуй, чувства. Их не подделать, как не подделать молодость, харизму, любовь… И дело здесь даже не в том, что он стал так вдруг гордиться своим народом (хотя и стал), – ведь если бы он носил мордовскую фамилию, мансийскую, немецкую, точно так же принял бы свои корни.
Предавать своих – последнее дело. Поэтому, считая себя евреем, он оставался ещё и русским. Никогда не отнимал руки от другого. Предки со стороны матери были выходцами с Русского Севера, жили в селе Мироново – и он ещё застал деревенский уклад, запомнил особенности говора, навсегда полюбил неяркую красоту уральской природы. Такой человек никогда не приживётся в других местах – бесполезно даже пытаться. А на других людей посмотреть, как выяснилось, можно и в тюрьме, и в лагере. Тюрьма – модель жизни в уменьшенном масштабе: здесь сыщутся любые человеческие типы. С ним сидели изобретатели, инженеры, эстонские крестьяне – несчастнейшие из несчастных, потому что привыкли работать честно и трудились, пока не упадут, не зная русской поговорки: «Ешь – потей, работай – мёрзни». Галерея характеров, опыт в копилку выживания, многократное обострение одних – и притупление других ощущений. Когда он освободился, отбыв свой срок полностью, то долго ловил себя на странной способности, развившейся в тюрьме: стоило любому человеку заговорить, как он понимал, что именно и в какой момент тот скажет.