которые она, возможно, сохранила. «Детскими каракулями» поэт называл свои ранние стихи, посвящённые Белле, и письма, которые он ей писал – что ж, всё это действительно сохранилось. Белле даже в голову не пришло сомневаться в словах Заболоцкого – он утверждал, что хочет издать сборник, а значит, она должна помочь ему, как поступают настоящие друзья. Белла Дижур была замечательным, верным другом – но как же она ругала себя потом за то, что выполнила просьбу Николая!
Оказия вскоре подвернулась – Белле понадобилось приехать в Москву по собственным делам. Заболоцкий пригласил её прийти к нему домой, и она ровно в назначенный час позвонила в дверь его квартиры. Жена Заболоцкого, поздоровавшись с гостьей, вышла из комнаты. Коля почти не говорил с Беллой, а когда она протянула ему тетрадь со стихами и письма, поспешно сбросил всё это в ящик стола, как будто боялся испачкаться.
Потом она узнала, что поэт собирал все свои ранние публикации, письма, стихи для того, чтобы уничтожить их. Последовательно сжигал всё, что ему возвращали для «сборника»…
После смерти Заболоцкого Белла познакомилась в Коктебеле с Борисом Слуцким. Поездка в Дом творчества, Слуцкий рассказывает о том, как Николай бормотал себе под нос какие-то строчки. Одну из них Слуцкий запомнил:
«Сквозь мои золотые ресницы протянулась к Боженьке дорожка».
– Чьи это слова? – поинтересовался Слуцкий, и Заболоцкий ответил:
– Была одна такая маленькая смешная девочка…
Белла с трудом удержалась, чтобы не крикнуть – это я была той смешной девочкой! Но кому он был бы нужен, этот крик, – уж точно не ей. Она не считала себя настоящим, тем более выдающимся поэтом – но признания Заболоцкого («Это у тебя неплохо получилось», – говорил он о некоторых её стихах) носила в сердце всю свою жизнь. Как и память о нём, близком друге, свидетеле юности, большом – без сомнений! – поэте.
4
Должно пройти время, чтобы жизнь перестала делиться на «до» и «после» войны. Эрнст был ещё очень молодым человеком, но возвращение с того света требует много душевных сил… И теперь он знал точно – бессмысленно говорить о войне словами, для этого годится только искусство. Самая прочная память – в скульптуре, а главный его талант – ваятеля.
Когда Эрнст вернулся в Свердловск осенью 1945 года, то преподавал какое-то время рисование в свердловском Суворовском училище. Каждый день видел перед собой наивные глаза, узнавал в них вечную мальчишескую жажду подвига… Мама и отец понимали, что Эрик не будет преподавать рисование вечно, – и, когда он объявил, что уезжает в Ригу, что поступил в Академию художеств Латвийской ССР, отпустили сына со спокойным сердцем. Насколько, конечно, оно может быть спокойным – родительское сердце.